Стенание

Пока что ничего не происходило. Мы стояли среди глазеющей толпы, и вокруг журчало множество голосов. За баржей виднелся ряд мощных боевых судов, вставших на якорь вдоль южного берега, – это были огромные корабли короля, которые я видел в прошлом году у Портсмута. Разноцветные вымпелы, некоторые длиной до сотни футов, висели вдоль мачт и лишь слегка колыхались на легком речном ветерке. Я прекрасно помнил эти самые корабли – огромные, величественные, с ярко раскрашенной верхней палубой. Впрочем, одного не хватало: «Мэри Роуз», любимая трехпалубная каракка короля, флагман английского военного флота, покоилась на дне пролива Солент.

Послышался грохот открывающихся пушечных люков в бортах кораблей. Показались пушки и дали залп – конечно, без настоящих ядер, но с тучами дыма и грохотом, от которого затряслись мостки. Народ радостно закричал. Николас с энтузиазмом присоединился к всеобщим воплям, размахивая шляпой. Несколько женщин завизжали, но Тамазин посмотрела на меня с угрюмым видом.

Наконец они появились: впереди французский боевой корабль со стреляющими с обоих бортов пушками, а за ним – больше дюжины французских галер, гладких, быстроходных военных судов. Они проворно поднимались по реке. Все галеры тоже были ярко раскрашены, каждая в свой цвет, а установленные у них на носу пушки залпами отвечали на залпы наших пушек. Самая большая галера, покрытая от носа до кормы белым навесом и украшенная золотыми королевскими лилиями, причалила к барже Генриха.

Это было для меня уже чересчур: созерцание французских галер, которые я в последний раз видел, когда они стреляли по «Мэри Роуз»; дым; канонада, от которой тряслась земля…

Я коснулся плеча Барака:

– Мне нужно уйти.

Джек посмотрел на меня озабоченно:

– Божья кровь, да вам плохо! Вам нельзя идти одному. Ник, ищи лодку!

– Нет! – упрямо отказался я. – Со мной все будет нормально, а вы оставайтесь здесь.

Николас и Тамазин тоже внимательно посмотрели на меня, и миссис Барак взяла меня за руку:

– Вы уверены? Я еще и раньше заметила, что вам нехорошо.

– Со мной все будет в порядке. – Я устыдился своей слабости.

– Ник, – не терпящим возражения тоном скомандовал Джек, – возвращайся с ним.

Парень подошел ко мне. Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но потом пожал плечами.

– Потом зайдите к нам, – сказала Тамазин.

– Обязательно зайду.

Я кивнул и пошел прочь как можно быстрее, насколько позволяла толпа, и на этот раз Овертону пришлось ускорить свои широкие шаги, чтобы не отстать от меня. Бесконечная канонада вдруг прекратилась, – наверное, адмирал наконец перешел на королевскую баржу.

– Смотри, куда прешь! – вскрикнул какой-то человек, когда я чуть не сшиб его.

Николас схватил меня за руку.

– Да он надрызгался! Старый пьяный горбун! – крикнул кто-то еще.

А я и в самом деле чувствовал себя так, будто перепил: земля качалась у меня под ногами, словно палуба.

На лодке мы добрались до причала Стильярд. Когда мы сошли на берег, я почувствовал странное головокружение.

– Я провожу вас до дома? – предложил Николас.

Он был взволнован и во время поездки почти ничего не говорил.

– Нет. Пойдем в контору, – решил я.

В праздничный день, когда столько народу отправилось в Гринвич, в Сити было тихо, как в воскресенье. Я снова шагал твердо, но с внезапно нахлынувшей на сердце скорбью думал о своих погибших на «Мэри Роуз» друзьях. Передо мной одно за другим вставали их лица. А потом я обнаружил, что про себя прощаюсь с ними всеми, и меня чуть отпустило.

– Вы что-то сказали, сэр? – спросил Овертон.

Наверное, я бормотал себе под нос.

– Нет. Нет, ничего. – Оглядевшись, я понял, что мы близ Лотбери, и сказал: – Мы рядом с домом Коттерстоука, где находится та самая картина, ставшая яблоком раздора.

– Что с ней теперь будет? – поинтересовался мой сопровождающий.

– Часть имущества, завещанная матерью Эдварду, должна перейти его семье. Полагаю, что в данных обстоятельствах вдова захочет как можно скорее избавиться от дома, с картиной или без нее.

– Значит, миссис Слэннинг вполне может добиться своего.

– Да, наверное.

Поколебавшись, Николас спросил:

– А мастер Коулсвин объяснит жене Эдварда Коттерстоука, по какой причине ее муж наложил на себя руки? Скажет про то старое убийство?

– Я уверен, что нет.

– А картина?

– Семья Эдварда не станет воевать с Изабель из-за фрески.

Тут я сообразил, что старый слуга Воуэлл еще ничего не знает о смерти Эдварда. Пожалуй, мне следовало сказать ему об этом и убедить Патрика держать язык за зубами.

Старый дом был, как всегда, тих. Рядом открылась цирюльня, но посетителей было мало, и цирюльник стоял, безнадежно прислонясь к стене под своим полосатым столбиком, которым обозначались парикмахерские заведения. Вспомнив замечание Роуленда о том, что мне нужно побриться, чтобы прилично выглядеть завтра на торжествах в честь д’Аннебо, я решил, что зайду сюда после встречи с Патриком Воуэллом, и постучал в дверь.

Старик открыл сразу же. Он выглядел взволнованным и удивленно уставился на меня широко раскрытыми глазами, а потом чуть нагнулся и тихо проговорил дрожащим голосом: