Стенание

Толпа обернулась к нам. Многие смотрели враждебно, хотя Филипп и пытался помочь: юристы не пользовались в народе популярностью. Впрочем, здоровяк с дубинкой даже обрадовался.

– Хорошо! – выкрикнул он. – Оставьте ему сундук, раз таков закон!

Потом он сможет оправдаться перед нанимателем, что, мол, в дело вмешался адвокат.

Грузчики поставили сундук, и женщина села на него, собрав вокруг детей.

– Можете убираться, крючкотворы! – крикнул нам кто-то. – Очистили свою совесть, да?

Мы поехали дальше.

– У бедных людей наверняка возникает сильное искушение усомниться в промысле Божьем, – тихо сказал Коулсвин. – Но когда-нибудь настанут братство и справедливость для всех сословий.

Я печально покачал головой:

– Раньше я тоже так думал. Я верил, что доходы от монастырей пойдут на нужды бедных, что король, став главой Церкви, будет относиться к ним не так, как прежнее духовенство. Но все деньги ушли на расширение Уайтхолла и других дворцов или были выброшены на войну. Неудивительно, что некоторые пошли по более радикальному пути.

– И все же эти люди не принесут Англии ничего, кроме анархии, – произнес Коулсвин с каким-то тихим отчаянием. – Нет, должны наступить лучшие времена, когда на земле воцарится Царство Божие.

Мы приблизились к дому покойной миссис Коттерстоук. Это было высокое и просторное здание, как и большинство построек в Лондоне, на бревенчатом каркасе, выходящее на людную улицу Даугейта. Арка вела к конюшне позади. Мы привязали лошадей и встали на солнце, глядя на дом сзади. Окна были закрыты ставнями, и, хотя за зданием следили, оно казалось печальным и заброшенным. Ветерок разносил по пыльному двору сухую солому, оставшуюся с тех дней, когда здесь еще стояли лошади.

– Этот дом принес бы кучу денег даже в наши дни, – заметил Коулсвин.

– Согласен. Досадно, что он пустует и остается не проданным из-за этого глупого спора. – Я покачал головой. – Знаете, чем дольше я думаю о той странной формулировке в завещании, тем более склоняюсь к мысли, что старуха и впрямь хотела поссорить детей.

– Но зачем?

Я пожал плечами.

Мы обошли дом и постучали в переднюю дверь. Послышались шаркающие шаги, и нам открыл маленький пожилой человек. Я понял, что это, должно быть, Патрик Воуэлл, слуга, который присматривал за домом после смерти миссис Коттерстоук.

– Добрый день! Сержант Шардлейк и мастер Коулсвин. – Я представился ему сам и представил своего коллегу.

Слуга печально смотрел на нас слезящимися голубыми глазами, под которыми виднелись мешки.

– Миссис Слэннинг уже здесь. Она в гостиной, – сообщил он нам.

Затем Патрик провел нас через небольшую прихожую, где висел гобелен с изображением Тайной вечери, сам по себе стоивший кучу денег. Гостиная, хорошо обставленная комната, выглядела так, словно здесь ни к чему не прикасались со времени моего последнего визита. Возможно, тут действительно ничего не трогали после смерти старой миссис Коттерстоук: стулья и стол запылились, а на одном стуле лежала незаконченная вышивка. Ставни на окнах, выходящих на улицу, были открыты, и сквозь стекла можно было видеть царившую снаружи суету. Свет падал на Изабель Слэннинг, которая стояла к нам спиной перед прекрасной стенной росписью, занимавшей всю дальнюю стену. Мне вспомнилось, как Николас предположил, что ее нелегко будет поместить в дом поменьше, но теперь я понял, что это окажется не просто трудно, а в принципе невозможно.

Фреска и в самом деле была превосходная: все были на ней как живые. Темноволосый мужчина лет тридцати, в черном камзоле и высокой цилиндрической шляпе, смотрел на нас с гордым выражением человека, который преуспел в жизни. Он сидел сбоку от того самого окна, через которое сейчас на картину падал свет, в какой-то другой солнечный день в самом начале нынешнего столетия. У меня возникло странное ощущение, что я смотрю в зеркало, находящееся в прошлом. Напротив мужчины сидела молодая женщина, типичная англичанка с довольно хорошеньким личиком, хотя в выражении его и сквозила резкость. Рядом стояли мальчик и девочка лет девяти-десяти, оба очень на нее похожие, если не считать таких же, как и у отца, глаз навыкате. На картине маленькие Изабель и Эдвард Джонсон трогательно держались за руки – пара довольных жизнью беззаботных ребятишек.

Изабель обернулась к нам, и подол ее синего шелкового платья прошелестел по камышовой циновке. Лицо миссис Слэннинг было холодным и решительным, а когда она увидела меня вместе с Коулсвином, в ее голубых навыкате глазах отразился гнев. Она перебирала на поясе четки – католический атрибут, на который в последнее время смотрели с явным неодобрением, – и теперь уронила их на пол. Раздался стук деревянных бусин.

– Сержант Шардлейк, – проговорила она обвиняющим тоном, – вы приехали сюда вместе с нашим противником?

– Мы встретились по дороге, миссис Слэннинг, – твердо ответил я. – А кто-нибудь из экспертов уже прибыл? И ваш брат уже здесь?