Стенание

– Думаю, вам не стоило говорить то, что вы сказали о своем проповеднике, – тихо заметил я.

Мой коллега все еще не мог прийти в себя:

– Раньше я никогда не позволял провоцировать себя таким образом. Извините. Это и впрямь было непрофессионально.

– Это было опасно, сэр. Ваш проповедник, он… – Тут вернулся Патрик, и я умолк.

– Мне очень жаль, но, думаю, вам тоже лучше уйти, – взволнованно обратился к нам слуга. – Прошу вас, джентльмены.

Он проводил нас до двери, и там я сказал:

– Спасибо, любезнейший Воуэлл.

– Подумать только: ведь когда-то это был счастливый дом! – ответил старик со слезами на глазах, после чего поклонился и закрыл дверь.

Мы с Коулсвином оказались на людной улице под палящим солнцем и направились к конюшне. Мой коллега спокойно произнес:

– Наш проповедник ничего не говорил против мессы. – Он помолчал и добавил: – Публично.

Я не стал спрашивать: «А наедине?» – лишь посмотрел себе под ноги, где в пыли столкнулись лоб в лоб два больших черных жука.

– Точь-в-точь как наши клиенты, – заметил Филипп.

– Да уж, – согласился я. – Они насмерть вцепились друг в друга, но оба защищены панцирем.

– Однако под панцирем оба мягкие и ранимые, не так ли?

– Жуки – да. А что касается некоторых людей – не знаю.

– Учитывая, сколь неудачным выдалось нынешнее утро, я пойму, если вы предпочтете не прийти вечером на ужин, – тихо проговорил мой спутник.

– Нет, я приду. – Отвергнуть приглашение теперь казалось мне не по-джентльменски. Это выглядело бы трусостью после оскорблений, которые Филипп вынес от моей клиентки. Не хватало еще позволить этой ядовитой женщине определять, с кем мне видеться и общаться неофициально. – Вы не сказали ничего дающего повод для преследования, – добавил я ободряюще, – всего лишь заметили, что согласны со своим проповедником. Миссис Слэннинг просто искала палку, чтобы вас ударить.

– Да, – согласился мой коллега. – Мне сейчас надо вернуться в контору.

– А мне зайти к клиенту, который живет у реки.

Расставшись с Коулсвином, я не мог удержаться от мысли, действительно ли его проповедник проявил неосмотрительность, или же Изабель просто повторяла слухи. Меньше всего мне хотелось, чтобы Филипп попал под удар.

Я поехал назад в Линкольнс-Инн. Бытие тихонько трусил по дороге. Отвязывая его от коновязи, я невольно подумал, что его все более костистая морда с жесткими волосками начинает отдаленно напоминать лицо старика, слава богу, старика добродушного. Потом мои мысли перекинулись на Изабель и Эдварда, кричавших друг другу, что они якобы могут рассказать нечто компрометирующее. Что эти двое имели в виду? Я вновь вспомнил, как миссис Слэннинг однажды сказала мне в конторе: «Если бы вы только знали, какие ужасные вещи совершил мой брат…» А Воуэлл, слуга, на которого в других случаях хозяева не обращали внимания, вмешался, как будто для того, чтобы они не наговорили лишнего. Коттерстоук сказал сестре, что она не в своем уме, но, пожалуй, в это утро они оба были не вполне нормальны. Я надеялся, что теперь моя клиентка будет вынуждена признать, что не сможет выиграть тяжбу, и смирится, но был далеко не уверен в этом.

Я чуть ли не ожидал, что, придя в Линкольнс-Инн, увижу ее там, готовую к бою, но в конторе было тихо. Барак готовил замечания по новым делам для слушания в Суде палаты прошений, ведь в сентябре начнется Михайловская судебная сессия.

– Ну и чем закончилась экспертиза? – нетерпеливо спросил он.

– Эксперты согласились, что попытка снять стенную роспись вызовет обрушение штукатурки, – сказал я.

– И что теперь? Мы больше не увидим кислого лица этой женщины?

– О, думаю, увидим. Миссис Слэннинг в страшном негодовании, но почему-то мне кажется, что она явится сюда, причем сегодня же.

Джек кивнул в сторону Николаса, который переписывал какой-то документ:

– У него для вас новости. Мне говорить не хочет. Но явно что-то выяснил: смотрел, как кот, добравшийся до сметаны.

Овертон встал. На его веснушчатом лице действительно было самодовольство.

– Пройдем в кабинет, – пригласил я.

Когда Николас направился за мной, я заметил, как нахмурился Барак и улыбнулся про себя Скелли. Джек и в самом деле как будто ревновал меня к Овертону, которого я привлек к выполнению тайной миссии. Но обижался мой помощник совершенно напрасно: я всего лишь защищал его, а Тамазин содрала бы с мужа заживо кожу, заподозри она, что я снова втянул его в политику, – да он и сам это прекрасно знал.

– Ну? – спросил я Николаса. – Выяснил что-то насчет манжеты?

– Да, сэр. – Своими длинными худыми руками он осторожно вытащил из кармана кружево и положил его на стол. – Второй вышивальщик, которого я посетил сегодня, мгновенно узнал ее. Упоминание имени мастера Галлима сотворило чудо – он очень уважает его и тут же заглянул в свои записи. Рубашка была сшита для одного джентльмена по имени Уильям Стайс. Мастер дал мне адрес – где-то около Смитфилдской площади.

– Отличная работа, – похвалил я ученика.