Стенание

— У нас обоих есть подобная возможность.

Я согласно кивнул:

— Да. Так что давайте выясним это.

Здесь ничего не изменилось со дня проведения экспертизы. Этим знойным утром ставни были закрыты, внутри дома стояла тишина, а конюшня позади него снова пустовала и казалась заброшенной. Было трудно поверить, что мы находимся в центре огромного города. Старая миссис Коттерстоук, подумал я, прожила здесь более пятидесяти лет. Мы привязали лошадей, а когда вышли на солнцепек, Филипп, снова превратившись в практикующего адвоката, заметил:

— Им надо было уже давно продать этот дом. Деньги все больше обесцениваются. А тут этот невесть насколько затянувшийся спор.

Мы прошли через двор конюшни и, выйдя через арку на улицу, постучались. Внутри дома послышались шаркающие шаги, и старик Воуэлл отворил дверь. Его слезящиеся глаза удивленно расширились при виде нас обоих, облаченных в мантии, и он быстро поклонился:

— Джентльмены, я не знал, что вы придете. У меня нет на этот счет никаких указаний. Должна состояться повторная экспертиза?

Из слов Воуэлла я заключил, что он еще не знает, что я больше не представляю интересы Изабель. Филипп дружелюбно ответил:

— Нет, любезнейший, но у нас есть несколько вопросов, ответы на которые могли бы помочь нам в этом деле.

Патрик Воуэлл растерянно покачал головой:

— Не знаю, чем я могу помочь. Я много лет служил покойной миссис Коттерстоук, но мне ничего не известно о ее делах. Мой долг — лишь держать дом в сохранности.

— Нам очень хочется выяснить, нельзя ли решить спор по-хорошему, без обращения в суд, — сказал я.

— Боюсь, что на это мало шансов, — печально ответил слуга. — Однако заходите, джентльмены.

Он провел нас в гостиную. Я заметил, что незаконченное вышивание по-прежнему лежит на кресле напротив стенной росписи, и задумался, изменилось ли здесь хоть что-нибудь после смерти хозяйки.

— Прекрасная картина, — произнес я, посмотрев на фреску. — Вы были здесь, когда ее писали?

— Да, сэр. Я тогда был еще почти мальчишкой, но, помню, подумал, что все члены семейства на ней как живые. Моя покойная госпожа, ее первый муж и двое маленьких детей — все точно такие, какими были в те счастливые времена. Теперь грустно смотреть на запечатленную здесь идиллию: госпожа умерла, а дети друг с другом на ножах… — Патрик настороженно посмотрел на нас.

— Я слышал, как умер их отчим, — сказал Филипп. — Печальная история.

Он вкратце изложил рассказ старого барристера, и, пока он говорил, старый слуга все больше горбился, и на глазах его выступили слезы. Под конец старик спросил:

— Можно мне сесть, джентльмены?

— Разумеется, — ответил Филипп.

Воуэлл опустился на табурет.

— Выходит, вы знаете ту старую историю… Когда разгорелась эта новая ссора, я догадывался, что она рано или поздно выйдет на свет. — Он сжал кулаки и уставился на циновку на полу, а потом как будто решился и тоже начал рассказывать: — Мастеру Эдварду исполнилось тогда одиннадцать, а мисс Изабель — двенадцать. В детстве они не слишком дружили. Оба уродились гордецами, любили стоять каждый на своем и частенько ссорились. Надо сказать, и их мать тоже была строга с ними. Хотя она была доброй госпожой и упомянула меня в своем завещании…

— Однако завещание сначала должно вступить в силу, — заметил я, зная, что до этого Патрик не получит свою долю наследства.

Старик продолжил:

— Дети любили своего отца. Когда он скончался, оба очень опечалились. Помню, я застал их, когда они плакали, обнявшись. Единственный раз за всю жизнь видел такое. — Он взглянул на нас. — После того как умерла моя госпожа и начался спор за эту картину, я не знаю, как и быть. Поверьте, мне очень тяжело, джентльмены…

— Так позвольте помочь вам, — тихо сказал Филипп. — Но сначала расскажите нам все.

Воуэлл глубоко вздохнул:

— Возможно, миссис Джонсон слишком скоро снова вышла замуж — всего через год. Но женщине трудно самой вести дела, а дети были еще слишком малы, чтобы помогать матери. Однако ее новый муж, мастер Коттерстоук, был очень хорошим человеком. И госпожа знала это. А вот дети…

Я тихо проговорил, вспомнив историю Барака:

— Может быть, они сочли это предательством со стороны матери?

Слуга поднял голову:

— Да. Было очень… неприятно видеть, как они тогда вели себя. Эдвард и Изабель вечно хихикали и шептались по углам, говоря и делая… — Он поколебался. — Нехорошие вещи.

— Какого рода? — уточнил Филипп.