Стенание

— Нет, — вздохнул Билкнэп. — Я позволил совершить над собой христианские ритуалы, но только потому, что это было необходимо, чтобы составить завещание. — Он снова улыбнулся, и в глазах его появилась мечтательность. — Все мои деньги, все мое золото уйдет на постройку огромной мраморной гробницы в церкви в Линкольнс-Инн, позолоченной и расписанной, с изображением меня в натуральную величину в форменном одеянии юриста сверху. И гробница будет окаймлена золотом, чтобы все будущие поколения помнили брата Стивена Билкнэпа. Я оговорил все детали с архитектором, который построит ее. — Умирающий еле слышно рассмеялся. — Казначей Роуленд упорно меня отговаривал, но золото пересилило все доводы, как это бывает всегда.

Я не знал, что и сказать. Билкнэп наверняка знал, как его не любят. Был ли это последний вызов всем — построить памятник величественнее, чем у любого другого? Я с грустью подумал, что на это ушли все средства, заработанные этим человеком за много лет. Но кое-что меня озадачило.

— Вы говорите, что уверены, будто никакой жизни после смерти не существует, и все же спросили меня, что будет потом, — обратился я к Стивену.

Он издал горловой болезненный смех:

— Я спрашивал вовсе не о том, что будет со мной. Я имел в виду: что будет теперь с вами, Мэтью Шардлейк?

— Что-то я не понимаю.

— Я хотел бы пожить еще, чтобы увидеть, что будет с вами. — Стивен вдохнул и вздрогнул от боли. — И с вашей хорошей подругой-королевой.

Я вытаращил глаза. Что он может знать об этом?

— О чем вы толкуете? — резко спросил я, наклонившись над постелью умирающего.

Билкнэп удовлетворенно посмотрел на меня и закрыл глаза. Теперь я рассердился, сообразив, что он хитрил до самого конца. Я встряхнул больного, но он снова впал в забытье и даже не пошевелился. Я смотрел на него какое-то время, а потом понял, что более не могу выносить страшного смрада: меня стало подташнивать. Я подошел к окну и распахнул ставни. На кровати осталась лежать неподвижная фигура, на которую не падал солнечный свет, белая и исхудавшая.

Дверь открылась, и появилась сиделка. Она подошла к своему подопечному и проверила его дыхание, а потом с сердитым видом взглянула на меня:

— Мастер Шардлейк, что вы делаете? Он хочет, чтобы ставни были закрыты. Если открыть окно, больной будет страшно ругаться, когда проснется. Пожалуйста, не надо.

Я позволил добрейшей Уоррен снова затворить ставни. Она посмотрела на Стивена:

— Вам пора уходить, сэр. Всякое усилие утомляет мастера Билкнэпа.

— Мне нужно кое-что спросить у него.

— Тогда загляните чуть позже. После обеда. А сейчас уходите, пожалуйста.

Женщина взяла меня за локоть, и я позволил отвести себя к двери. С кровати послышался то ли хрип, то ли стон, который потом повторился. Умирающему что-то снилось, и, судя по звукам, не слишком приятное.

Я сидел в кабинете у себя в конторе, потягивая из кружки легкое пиво. Сидел так уже час, пытаясь осмыслить то, что сказал Билкнэп. Неужели он замешан во всем этом? Но каким образом? Он знал, что когда-то я работал на королеву, и, должно быть, до него дошли слухи, что она в беде. Но всем хорошо известно, что уже год, как я прекратил получать дела от ее величества. Вряд ли здесь есть какая-то связь с пропавшей рукописью, рассудил я, Стивен просто, в силу своего вредного характера, злорадствовал, надеясь, что я пропаду вместе с Екатериной Парр. Я посмотрел через залитый солнцем двор на окна квартиры, где лежал Билкнэп. Надо будет зайти туда позже и попытаться выведать у него что-нибудь еще. Я покачал головой. Злоба не покинула этого человека даже на смертном одре. Я вспомнил о великом мемориале, который он задумал возвести в свою честь. Но это будет выглядеть как неудачная шутка, этакая насмешка над Линкольнс-Инн. Однако Билкнэп не предвидел этого. Во многих отношениях он всегда был слеп.

Я услышал, как дверь в контору открылась и снова захлопнулась. Вернувшись от Билкнэпа, я ее запер, — наверное, это Барак зашел сюда за чем-нибудь. Я встал, открыл дверь и, к своему удивлению, увидел Овертона, перекладывающего бумаги с общего стола на свой рабочий. Его веснушчатое лицо все еще выглядело усталым, а на камзоле красовалось пятно от пива. Он изумленно уставился на меня.

— Николас? Ты здесь в воскресенье? — вырвалось у меня.

Молодой человек как будто немного смешался:

— Вчера пришли кое-какие сообщения о делах из Суда палаты прошений, материалы к грядущей Михайловской сессии. Поскольку вы заняты, Барак попросил составить по ним обобщенный отчет. Я был в Линкольнс-Инн на богослужении и подумал, что можно заодно заглянуть сюда и кое-что сделать.

Было забавно видеть, что парень смутился, когда его поймали на том, что он зашел поработать в выходной день. Это не соответствовало тому имиджу, который он хотел создать себе.

— Николас, — сказал я, — вчера я был слишком резок с тобой. Да, ты задал подмастерью Элиасу тот злополучный вопрос в неудачное время и впредь должен научиться действовать более осмотрительно. Но и мне надо было сделать скидку на твою молодость и неопытность. Я прошу прощения.