Степень виновности (СИ)

— За этим и пришел, представляешь?! Если он тебе дорог, ты позволишь мне забрать его. Я просто хочу как лучше, в первую очередь ему. И, в отличии от тебя, я прекрасно представляю, как обеспечить Ижау это самое «как лучше» в будущем.

— А не пойти ли тебе на…

— Прекратите оба! Казань, серьезно, что ты тут делаешь?! — Появившийся в дверном проеме Ижевск успел вовремя: ещё пару реплик — и драки было бы не избежать.

— Помочь тебе хочу: забрать от этого идиота и не допустить твоей ссылки. — Татарин перевел взгляд на русского. — Да уж, Колын[8], не думал я, что ты станешь таким слабым. Ладно, не об этом речь. Ижау, пойдешь со мной? Я хочу и могу помочь тебе, но для этого мне нужно будет изучить все обстоятельства твоего дела. Не бойся, у меня уже есть опыт решения подобных вопросов с Синодом — я же тоже не православный. — Казань улыбнулся. — Вот только твое дело будет посложнее, но я обещаю тебе справиться. И помогут нам это сделать наш старый друг и некоторые другие олицетворения.

Вятчанин молчал. С одной стороны, Казани он не доверял: когда-то тот был чуть ли не главным его врагом, и сейчас он не хотел так просто отдавать Аркашу Камилю. С другой, Кирилл не понаслышке знал, что татарин действительно разбирался в озвученных им вопросах, и, в принципе, можно было бы и впрямь использовать его, как адвоката… Тем более, Казань сам хотел защищать Аркашу. Вдруг у него все же получится лучше, чем у него самого?..

Ижевск думал о том же, и с каждой минутой он все больше и больше склонялся на сторону давнего друга. Да, Кирилла он любил, но, несмотря на то, что все между ними вроде бы и было всегда хорошо, в действительно сложное время Вятка не смог поддержать его, не смог защитить. Более того, он своей подписью окончательно решил его судьбу на несколько ближайших лет.

Ижевск понимал также, что русский пытался делать все возможное, но сейчас ему нужен был тот, кто реально поможет, у кого действительно получится спасти его если не от суда, то от ссылки.

А к Вятке он вернется. Обязательно вернется и простит его за все. И все снова будет как раньше.

Но это потом, а сейчас нужно было просто сосредоточиться на главном. И это «самое главное» Кириллу он доверить уже не мог.

Вотяк не сомневался, что русский все поймет, но видел, как тяжело вятчанину расставаться с ним на такой долгий срок.

Сделать первый шаг в сторону Казани было тяжело, и, хоть последующие давались уже намного легче, удмурт понимал, что со стороны Кирилла они выглядят чуть ли не предательством.

— До встречи, Кирь. Я буду скучать…

Не выдержав, Кирилл быстро догнал Аркадия и уже через секунду рыжик оказался в его крепких объятиях.

— Я буду заглядывать к вам по мере возможности. — Русский провел рукой по мягким волосам удмурта. — Можно же? Прости, что не верил тебе и не смог защитить тебя сам…

— Ладно-ладно, хватит нежностей. Не навсегда же забираю твоего Ижкара, верну в целости и сохранности, не волнуйся. Эй-эй-эй, пойдем уже.

Быстро коснувшись губами губ Вятки, удмурт осторожно убрал от себя его руки и, не дав русскому опомниться, твердо зашагал в сторону татарина.

— Человека за его вещами пришлю позже. — Бросил Камиль напоследок. — Собери их заранее, ладно? А нам уже пора. — Пропустив перед собой Ижевска, Казань бросил короткий взгляд на Кирилла. — Можешь приходить, когда захочешь. Не обольщайся, это все ради него. — Хмыкнув, брюнет вышел следом.

Вятчанин еще долго прислушивался к удалявшимся шагам, звук которых мерно разносился по довольно просторному двору у дома, а, когда они затихли полностью, резко почувствовал, как тишина и одиночество сдавливают ему горло.

Середина осени 1892 года. г. Казань.

На протяжении последних нескольких месяцев, как когда-то давно, еще до знакомства с Киром, Ижевск жил в доме Казани. Он был просторнее, чем их с Кириллом дом в Вятке, и маленькому удмурту в нем было явно не по себе, даже как-то одиноко и тоскливо, и, чем дольше он жил у татарина, тем сильнее хотел вернуться домой, выздороветь, выйти на работу на родной завод… Утешала лишь надежда на выигрыш в суде, но и она тоже постепенно стала отходить на второй план.

Несмотря на всю свою чужеродность для удмурта, дом Камиля всегда был полон народа, и даже ныне, в конце девятнадцатого столетия, в нем проживали сразу несколько олицетворений: сам хозяин, Казань, его сестра, Чебоксары, и ее подруга, с детства помогавшая ей во всем, Царевококшайск. Также почти каждый день то там, то тут мелькал воспитанник Казани, Симбирск[9]. Иногда в гости заглядывал и Нижний Новгород — с Камилем их связывали долгие дружеские отношения. В последнее время он увлекся фотографией и писательством, и хотел, чтобы лучший друг оценил его творчество[10].