Степень виновности (СИ)

Ко всем ним, за исключением самого татарина, Аркаша относился довольно нейтрально. Не переваривал он лишь черемисску Эвику, и предпочитал держаться от нее как можно дальше[11]. В прочем, в то время она была больше занята вопросом обращения на себя внимания Казани, и практически вжившись в образ заботливой жены татарина, мало реагировала на происходившее вокруг. Сам Камиль ее своей женой не считал нисколько, но это ее совершенно не волновало.

Из всех жителей с Аркашей общались только Казань и Симбирск. Первый занимался его делом: собирал сведения о религии вотяков, ездил по соседним губерниям, опрашивая знакомых удмурта, записывал общий ход проведения ритуалов и, в том числе, жертвоприношений различных животных[12]. Второй же помогал ему: был на побегушках, выписывал или же отмечал важное в книгах нужной тематики. Также выяснилось, что именно он и рассказал татарину обо всей этой ситуации, и тот сразу же решил помочь старому другу не упасть в глазах населения всей Империи. Сам же Димка вопрос о том, откуда он, в свою очередь, узнал все эти сведения, постоянно оставлял без ответа.

За время, прожитое у Камиля, состояние Ижевска немного улучшилось, но он все еще оставался довольно слабым. Его болезнь стала мягче, но вот голод никуда исчезать и не думал — Казанскую губернию, как и большинство соседних земель, тоже постиг полный неурожай.

Татарин как мог поддерживал друга, иногда к нему присоединялся и приезжавший в гости Кирилл, но влияние их ссоры было еще слишком сильно, чтобы позволять друг другу какие-либо вольности или проводить вместе дни напролет.

Когда Вятка уезжал, дни снова становились похожими друг на друга, и удмурт, чтобы хоть как-то занять время и забыться, вновь пристрастился к своей домашней водке — кумышке[13]. Пик запоя обычно приходился на время, когда Казань находился в разъездах, а сам он оставался под не самым четким присмотром Симбирска.

Вдали от дома сон Аркаши испортился еще сильнее: кошмары теперь снились чуть ли не каждую ночь, а после них, порой, Ижевска приходилось приводить в чувство и успокаивать.

Так было и в ту ночь, после которой твердая уверенность вотяка в своей невиновности значительно пошатнулась.

— Ижау! Ижау, просыпайся! — Голос Казани настойчиво перебивал голос матери, снова явившейся Аркадию во сне. Он звучал где-то далеко, но с каждой минутой будто бы становился ближе и громче, возвращая Ижевска в реальность. Открывать глаза было почему-то страшно, но вотяк все же смог пересилить себя. Сев в кровати, он громко выдохнул. Он уже не помнил точно, что именно было в том сне, но все еще всплывавшие в голове образ и голос его матери рождали уверенность в том, что эта ночь стала для Ижевска самой страшной за все те несколько месяцев, что он жил у татарина.

— Опять кошмары снятся? Не думал, что ты такой беспокойный… — Камиль оглядел комнату, выделенную им удмурту. Заметив у кровати бутылку, он поднял ее, словно оценивая вид и количество оставшегося содержимого. — Всё понятно. Ну, с этим-то всё, что угодно, присниться может… Я же просил тебя не пить… Ты с Кириллом тоже так? Куда он только смотрит…

Заметив, что Ижевск все еще сидел в том же положении, Казань осторожно опустился на постель рядом с ним.

— Ну хватит, хватит. Это был просто сон. Все будет хорошо.

Будто бы и правда поверив в это, Аркаша снова лег: сначала на спину, затем на бок, повернувшись к татарину.

— Вот так, спокойнее… Чуть позже налью тебе чего-нибудь успокаивающего. — Поправив рыжику одеяло, продолжал татарин. — А пока что хочу сообщить тебе, что я почти закончил собирать доказательства твоей невиновности. Уф-ф, это было довольно хлопотно: вроде бы и ритуалы у тебя несложные в плане понимания, но столько деталей… Зато я теперь могу точно сказать, что дело мы выиграем в любом случае. Главное, чтобы оно дошло суда. Вот ирония, не думал, что мне будет хотеться чего-то подобного. А вот интересно, найдутся ли у кого-то контраргументы, или я сумею доказать твою невиновность в полном объеме?

— Знаешь, Казань… — Заговорил, наконец, Аркаша, пододвинувшись к татарину и сворачиваясь калачиком около него. — Не надо никому ничего доказывать…

— Э… Как так? — Камиль удивленно посмотрел на друга. — Почему?

— Потому что я действительно приношу человеческие жертвы. — Удмурт закрыл глаза. — Я должен понести заслуженное наказание.

Сноски (большинство пояснений взяты из Википедии; надеюсь, это не возбраняется):

[1] — В 1891–1892 годах в Российской Империи случился полный неурожай, следствием которого явился сильнейший голод: ему были подвержены более двадцати пяти губерний и областей страны.

[2] — Где голод, там и болезни: по затронутым им территориям друг за другом прошлись пандемии тифа и холеры.