В суд прибыли ранним утром, задолго до начала заседания. Камиль, как обычно, натянув на себя одну из своих «масок», светился решимостью. Это было правильным решением, ведь показать врагу свою слабость — значит проиграть еще до начала боя. Нижний не выглядел таким же уверенным, однако все же держал себя в руках, ведь спокойствие определенно понадобится ему при выступлении в роли свидетеля защиты. Не то что бы Олег идеально подходил на эту роль — скорее, просто не было более подходящей кандидатуры. Но русский пообещал другу справиться, а Казань же, в свою очередь, надеялся, что фотографии Нижнего произведут столь ожидаемый от них эффект. А уж он-то найдет, что сказать дальше в защиту Ижевска.
Что касается самого удмурта, то он был почти на пределе. Хоть он и старался следовать примеру сопровождающих и не показывать свои переживания открыто, его воля была не настолько сильна, чтобы полностью контролировать свои эмоции, и они периодически отражались на его лице. Стоит отдать должное Нижнему и Казани — они делали все, чтобы хоть как-то успокоить и поддержать Аркадия, но, было видно, что помогает это ему весьма слабо.
Ижевск был подавлен. Еще накануне в его голову лезли разные сцены из будущего заседания, но, как ни пытался он мысленно подготовить себя, предугадать полностью то, как и что будет происходить на нем самом, у него не получалось абсолютно ничего — сказывалось незнание всей процедуры судопроизводства. И, хоть Казань и частично рассказал ему о том, что его ждало, сегодня Ижевска волновал не столько процесс, сколько факт того, что он окажется по разные стороны баррикад с Кириллом. С его Кирей, который всегда заботился о нем, поддерживал, с которым они прожили бок о бок много-много веков. Да если бы его обвинял тот же Ярославль, его и так измученные нервы не завязывались бы сейчас в окончательный тугой узел! Но там будет его Вятка, и это было главным. Самым главным. Почему же Киря предал его? За что?..
Перед самым входом в зал Аркадий попытался в последний раз выбросить все из головы и сделал шаг внутрь уже с более-менее легким сердцем. Будь что будет — он просто поплывет по течению, доверяя свою судьбу штурману и капитану в лице своих друзей.
Постепенно зал заполнялся. Зрителей было довольно мало, даже несмотря на то, что, благодаря деятельности Нижнего, статьи о разбирательстве попали чуть ли не во все главные имперские газеты — да что там, за этим делом стала следить вся читающая публика страны! О количестве зрителей также позаботился Олег, правильно рассудив, что излишек не связанных с делом олицетворений будет чересчур давить на Ижевска и может привести к нежелательным последствиям. А то, что их не должно быть, удмурт помнил из разговора с Камилем, бывшим пару дней назад. Хоть татарин и уверял, что все закончится благополучно, Аркадию в такой исход верилось ну очень с трудом.
Когда в зале появился Кирилл в сопровождении брата, удмурт сразу же заметил, что Вятка слишком хмур по сравнению со своим обычным состоянием и, скорее всего, также подавлен, как и он сам. Значит, Киря не предавал его?.. Мысль вселяла надежду, но до прояснения обстановки все равно было еще далеко.
Одними из последних заходили присяжные. Одесса, Самара, Харьков, Иркутск и многие другие[6] — олицетворениям со всех концов Империи, волей удачи оказавшихся здесь, предстояло разобраться в этом непростом деле и, в конечном итоге, вынести свой вердикт. Увидев в их числе Пермь и Царевококшайск, Ижевск немного расстроился: хоть они и относились к его окружению, отношения у него с ними были не самыми лучшими. Особенно с черемисской, запомнившейся вотяку еще со времен древних войн с нею за землю.
Казань же, напротив, отреагировал на наличие этих двоих сдержанной улыбкой — для него все складывалось как нельзя лучше.
Предпоследним зашел Симбирск и, заняв место секретаря, произнес открывающую фразу:
— Прошу всех встать, суд идет!
В дверях появился Москва. Стало очевидно, что он и будет проводить это заседание, и от его решения будет зависеть, вернется ли Ижевск к нормальной жизни или нет.
— Здравствуйте. — Окинув присутствующих слегка презрительным взглядом и натянуто улыбнувшись, Михаил занял свое место. — Прошу всех садиться.
Ну да, конечно, этого стоило ожидать. Петербург не стал бы появляться там, где его может настичь народное негодование, где ему об этом могут сказать без всяких преград и прямо в лицо. Москва даже был, в каком-то смысле лучше, чем Петр — знакомым с императорским двором казалось, что Михаил был более близок к народу, нежели сам Император.
В прочем, кто бы ни был сегодня в роли судьи, жернова правосудия уже были готовы перемолоть в себе еще одно дело.
— Судебное заседание объявляется открытым. Слово для изложения сути обвинения предоставляется государственному обвинителю. — Улыбка не покидала губ Москвы. — Вятка, приступайте.
Ижевску показалось, что это все не может быть правдой, что это один из тех страшных снов, давно уже преследовавших его по ночам. Сейчас его Киря начнет говорить, и все, что было между ними, разрушится окончательно…