Степени (СИ)

Мистер Петрелли цепко удерживал Питера до тех пор, пока того корёжило в судорогах, и только перекачав себе все его дары до последнего, и врождённые и приобретённые, выпустил, позволяя рухнуть на пол, наблюдая, как тот, беззащитный и безопасный, ничтожный – каким всегда и был – валяется у него в ногах, пытаясь собраться воедино.

Как бесполезно вскидывает руку, ещё не понимая до конца, что произошло.

- У тебя больше нет способностей, Питер, – милостиво пояснил он, и образно и буквально нависая над сыном, глядя на него сверху вниз с жалостливой брезгливостью, – потому что теперь они у меня.

====== 86 ======

День, когда он узнал о смерти отца, Питер помнил до мельчайших деталей.

В тот день должен был состояться суд над Линдерманом, и Питер готовился выступить там свидетелем обвинения, по сути – поддержать Нейтана – несмотря на то, что всё обещало плохо обернуться для семьи. По такому случаю, он даже облачился в костюм и утихомирил привычное безобразие на голове, и долго и сосредоточенно крутился перед зеркалом, проверяя, всё ли в порядке, досадуя на свой, несмотря на все потраченные усилия, не слишком представительский вид. Ожидая собиравшегося заехать за ним Нейтана.

Тот появился раньше времени и был необычно бледен, отчего ссадина на лбу, полученная в результате аварии, «сверкала» ещё сильнее.

- Папа умер, – сказал ему в тот день бледный Нейтан, и они потом долго молча стояли, глядя друг на друга.

Питер помнил, как больно было в тот момент. Им обоим.

А ещё он помнил, что так и не смог тогда понять, от чего ему было больнее – от потери отца, с которым они уже очень давно взаимно дистанцировались, или от переживаний за брата, для которого отец был кумиром.

Как давно это было.

Будто в придуманном прошлом.

Не в таком, которое могло привести его в нынешний день, к живому и здоровому отцу, отнявшему у него все способности и заперевшему в одной из стерильно-новомодных комнат Пайнхёрст.

Будто в придуманном мире.

Не в таком, где отец разговаривал с ним больше одной минуты, вещая о сложных решениях ради общего блага и о том, что когда-нибудь Питер поймёт, что вообще происходит, и лучше раньше, чем позже, потому что к светлому будущему удобнее идти вместе.

* *

Была бы у Питера жажда, отец был бы уже мёртв. Тот предоставлял повод за поводом.

Но жажды больше не было.

Совсем.

Это было хорошо. Это было блаженно, словно после многодневной головной боли он однажды проснулся и понял, что в виски больше ничего не ввинчивается, а затылок не заливается чугуном. Что не нужно специально концентрироваться для того, чтобы сделать какое-то простейшее действие; не нужно напрягаться, удерживая в узде непроизвольные порывы, контролируя каждое действие, каждое слово и даже только намерение, потому что намерения несут за собой эмоции, а эмоции подчистую сносят весь контроль. Это было хорошо, потому что – именно сейчас – очень отвлекало от мыслей о Нейтане, а со всевозможными «потом» Питер решительно был настроен потом и разобраться.

Факт отсутствия жажды даже перевешивал ощущение увечья, оставшееся у него после лишения всех своих способностей. По крайней мере, пока.

Плохо было то, что отца по-прежнему нужно было остановить, а возможностей для этого Питер пока не видел.

Отец был безумен.

Простая человеческая эмпатия – без возможности копировать дары – осталась с Питером, и сейчас, отчётливо ощущая омертвевшие и пустые пятна в источаемых отцом эмоциях, он недоумевал, как мог раньше не замечать такой глубокой ущербности.

Хотя он был далёк от отца… Но как этого не видела мама? Почему не замечал Нейтан?

Если сначала он не мог поверить в то, что отец мог осознанно причинить кому-то из них боль или вред, то сейчас удивлялся тому, насколько они все оказались настолько слепы.

Постфактум многое кажется очевидным.

И от этого ещё более страшным…

Отец приходил, называл его «сынок», и уговаривал присоединиться к нему. В своей манере, словно делая одолжение, умудряясь не терять высокомерия ни при объяснениях, ни при разочарованных – после экспрессивных обещаний сына остановить его и заставить за всё заплатить – отступлений.

А потом он пришёл не один, лёгким движением головы приказал своим рослым молчаливым помощникам выволочь сына в коридор и зафиксировать на стоящей там каталке, и сообщил, что, коли Питер не собирается помогать ему добровольно, то он использует его так, как сам сочтёт нужным. Сообразно непосредственной задаче.

Питер тщетно вырывался и кричал:

- Папа, я прошу! Ты же уничтожишь весь мир! Думаешь, ты лучше всех остальных? Что у тебя есть право делать что угодно? Убирать всех, кто встанет на пути?

Но тот лишь недоумённо приподнимал брови:

- Но я лучше всех Питер, это не мнение, а факт, – и необычайно терпеливо, со своей точки зрения, пояснял, – так или иначе, но ты мне поможешь добиться своего.

* *

Так или иначе.

Мистер Петрелли дождался ещё одного рекрута, доктора Суреша, совершившего весьма недальновидный для себя, но очень удачный для компании Пайнхёрст поступок, не просто продвинувшись в разработке искомой формулы, но введя себе её сырой состав.