Степени (СИ)

Было бы легко помочь неуклонно превращающемуся в чудовище Сурешу и избавить его от этого дара-проклятия, но мистер Петрелли счёл, что есть более эффективный способ «подружиться» с доктором и привлечь его к собственным задачам.

Тому нужно как можно скорее избавиться от проклятия?

Отлично. Вот – лучшая в мире лаборатория и неограниченный бюджет.

И желательно при этом сохранив дар?

Всё в его руках. И аналог формулы, похожей, но не идентичной, украденной в Прайматек, наверняка послужит ему в этом хорошим подспорьем.

Доктор боится довериться?

Его никто не держит, он может уйти куда и когда хочет.

Доктору – совсем раскрасневшемуся от своей слабости и одновременно от наглости первой просьбы – нужны пациенты?

Он даже не представляет, насколько идеальным будет его первый подопытный экземпляр. Упрямый и раздражающий главу Пайнхёрст экземпляр, отказывающийся приносить иную пользу. Как будто факт добровольности весил больше, чем факт его фактического использования. Ох уж эти идеалисты, для которых лучше быть изнасилованными, чем согласиться приобнять.

Только для опытов и годятся.

Так или иначе.

Питер не выйдёт отсюда и не присоединится к своей «армии». Тем придётся обойтись не только без его способностей, но и без него самого.

* *

- Ты помогаешь моему отцу? – спросил Питер Суреша, сосредоточенно избегающего его взгляда и копошащегося вокруг его кушетки с какими-то приборами.

- Я предпочитаю думать, что это он помогает мне, – не сразу ответил доктор, хотя и он, и пациент знали, что это было не так.

Напрягшись всем телом, насколько можно приподнимая над кушеткой голову – единственную незафиксированную часть тела – Питер нервно уставился на шприц в руках Суреша.

- А это что?

- Твой организм приспособлен для принятия способностей, а значит, ты оптимальный вариант для испытания формулы.

Невероятно. Питер отказывался верить – и даже не в то, что на нём собираются проводить какие-то эксперименты, а в то, что Суреш мог так спокойно об этом говорить! Хей! Это же он, Питер Петрелли! Они же когда-то были на одной стороне и вместе спасали мир от беды, накликанной, между прочим, тем, кто и сейчас стоял за набирающей обороты катастрофой!

Играть со способностями – зло.

Кажется, именно так когда-то говорил доктор.

Тот самый доктор, работающий сейчас на Пайнхёрст, подготавливающий для введения инъекции сгиб руки беспокойного пациента и светским тоном поддерживающий ведущуюся между ними беседу.

Питер безотрывно следил за приближающейся к его вене иглой и бесперебойно засыпал Суреша вопросами, пытаясь достучаться если не до его сердца, то хотя бы до его разума.

Даже не подозревая, насколько это было бесполезно.

Тот слишком сильно заблудился в своём лабиринте, с каждым поворотом всё больше теряя человеческий облик, и внешне, и – что было куда страшнее, но осознавалось им гораздо меньше – внутренний. Он не видел вреда в том, чтобы ввести формулу человеку, который наверняка сможет с ней справиться благодаря естественной генетической предрасположенности к способностям. Он чисто объективно не мог воспринимать слова Питера о каком-то гипотетическом будущем, которое из-за полученного умения прививать способности, неминуемо развалится на куски. От него ускользала связь между его желанием излечиться и гибелью всей планеты. А о страхе Питера по поводу возвращения жажды – если формула вернёт ему всё утраченное – он и вовсе не знал.

Так что он перестал реагировать на речи пациента, мысленно обезличивая его, и сосредоточился только на непосредственно связанных с испытанием формулы манипуляциях.

Он чувствовал – он близок к искомому результату. Не хватало какой-то малости, которую он всё никак не мог ухватить. И, возможно, эту малость ему подарит кровь Питера. Тот был слишком особенным для того, чтобы оказаться в этих исследованиях совсем уж бесполезным.

* *

В этот раз всё было иначе.

Хотя то, что он оказался никому не нужен, было не внове. Но впервые он испытывал не ярость и не желание отомстить, а вялое тошнотворное смирение.

Здесь его место. Здесь, в этом коматозном тумане на пятом уровне, в камере, куда оттащил его Питер, под капельницей, к которой тот его подключил, в забвении, которое тот определил ему. И можно было только гадать, что было бы, если бы Питер не был охвачен жаждой. Можно было только мечтать, принял бы он его, если бы не связывал так прочно их родство и катастрофичное будущее.

Сайлар никогда не считал себя мечтателем, но сейчас ему казалось справедливым лежать, болтаясь в зыбкой мари забытья, фантазируя об иных развитиях реальности и истязая себя мыслями о том, что сам всё угробил тем, что некогда не смог воспротивиться жажде, что в какой-то момент практически сознательно принял её. Что он недостоин своей вновь приобретённой семьи, своего младшего брата, готового скорее умереть, чем жить, не умея подчинять этот голод.