Степени (СИ)

Питер – медбратом.

Всё было не совсем так, как они себе это представляли. Жизнь, позволив каждому из них сделать собственный выбор, окутывала, опутывала, тянула вперёд, подтачивала камушками-преградами, подталкивала крутыми уклонами, увлекала новыми изгибами.

Цели оставались теми же, но уже не застилали собой весь небосвод. Отсутствие каждодневной борьбы за них открывало для братьев возможность для маневров. И они шли, они продолжали двигаться – не потому что надо, а потому что иначе не могли, но, как большие корабли обрастают в длинных путешествиях водорослями, так и они, чем больший путь проделывали, чем больше позволяли себе отклоняться, тем больше обзаводились новыми переменными, знакомствами, важными делами, мелкими хлопотами. Всё это влияло на них, увеличивало трение об обстоятельства, мимо которых раньше бы они прошли, даже не заметив, и снижало скорость.

Это был в некоторой степени замкнутый круг, но у каждого из них оставался компас, неизменно возвращающий их на исходный курс. Один на двоих компас. Ведущий обоих к выбранными ими полюсам. Отправляющий одного на север, а другого на юг.

Этим компасом были они сами.

Они встречались теперь едва ли не реже, чем раньше, когда, в разных концах планеты, Нейтан летал, а Питер учился быть обычным человеком.

Но когда всё же встречи происходили – это всегда были маленькие столкновения, встряски, сдёргивающие зашоренность, оголяющие реальность – не ту, на которую они смотрели замыленными взглядами, а ту, на которой строились смыслы их жизней. Всегда полезно посмотреть на дело рук своих с чужой точки зрения, но не любую ты можешь принять. Друг с другом они заходили так далеко, как ни с кем больше. Другим не позволяли. Себе – да. Могли заспориться до того, что младший – тишайший в обществе юноша – начинал сносить руками предметы, а старший – хладнокровие и благородство – кричать и жмуриться от гнева всем лицом. Тем крепче потом обнимались и дольше хлопали друг друга по спинам. Редко расходились, хлопнув дверью. Чаще – с лёгкими пикировками и внутренним умиротворением.

Сталкивались – обтирались бортами – и разбегались с обновлённым ощущением своих предназначений.

* *

Но в основном их жизни сейчас протекали параллельно.

Питер спокойно поступил, спокойно учился, и даже родителям противостоял вполне мирно, умудряясь умещать в себе прежнего младшего примерного сына, искренне любящего маму и папу, и всегда готового поболтать с ними при встрече на не скользкие темы – и упрямца, чересчур увлекающегося разной «идеалистической чушью», и готового вспыхнуть от любых нападок на неё.

У Нейтана, когда он демобилизовался, напротив, всё завертелось. Война придала ему ещё больше внутренней уверенности – там он точно знал, что правильно, а что нет. Он сам принимал решения – в том числе и за чужие жизни, не оглядываясь при этом ни на какие другие авторитеты – и эти решения почти всегда оказывались верными. Ему теперь казалось, что он лучше понимает отца. Тот по-прежнему оставался для него мерилом действий и поступков, но уже не каждого мелкого шага, а чего-то большего, глобального, в том, в чём у сына не было собственного опыта.

И он закончил юридический.

Он стал помощником прокурора.

И он женился.

Хайди была чудесной. Милой, красивой, здравомыслящей. Нейтан выбрал её, потому что пришла пора вступать в брак, а она, по счастливой случайности или повелению отца – почти неважно – оказалась рядом. В нужное время, в нужном месте, и именно такая, какая была ему нужна. Пожара не было, но ему он и не был нужен, Нейтан скорее испугался бы его, памятуя об истории прошлых лет. К жене же он с самого начала относился с большой нежностью и уважением, принимая её как достойную спутницу на своём большом амбициозном пути. Она платила ему тем же. Все были довольны. С детьми затягивать не стали, и вскоре в их семье с разницей в два года появились два славных мальчугана, Монти и Саймон, которым он стал совсем не таким отцом, каким был его собственный. Может быть, не лучшим, но зато они точно знали, что он любит их безо всяких условий. Хайди расцветала, становясь по-настоящему эффектной женщиной, и Нейтан гордился своей семьёй, с облегчением думая о том, какое счастье, что их минуют любые бури, и с каждым годом уверяясь, что страсть скорее разрушитель отношений, нежели её катализатор. Без страсти было спокойнее, в её отсутствие он чувствовал себя неуязвимым.