Степени (СИ)

После всего испытанного, после взрыва над Кирби-Плаза и последующих потерь и обретений, казалось, что между ними никогда больше не будет барьеров!

Но барьер стоял. От пола до потолка. И неизведанной стеклянной толщиной. Хочешь смотреть – смотри, вот тебе снова застёгнутая рубашка, вот тебе красивый рубленый профиль – хоть сейчас на рекламный щит, вот тебе стальной взгляд и стиснутая челюсть.

Дотронуться пальцем? Наверное, уже вряд ли.

Дотронуться эмпатически? Не стоит и думать.

Поговорить?

Да, он ведь, кажется, пришёл поговорить. Он, кажется, всего лишь хотел рассказать Нейтану о своей миссии; сказать, что не представляет, как наведёт на отца оружие и спустит курок. И нет, разумеется, он не ожидал, что Нейтан это одобрит, или даст совет, или что там делают обычные старшие братья. Нет, ему не нужен был обычный совет среднестатистического брата, он же не костюм выбирал! Ему нужен был его собственный, личный, единственный старший брат! Его. Нейтан. Просто. Рядом. В одном на двоих пространстве. В котором никто никому ничего не должен говорить. В котором Питер сам мог лучше чувствовать, что и как ему делать. Где Нейтан просто мог стоять вот так, как сейчас, у окна, с лицом последнего засранца – и одновременно быть рядом, даже не глядя в сторону младшего брата. И – ничего не делая – делать так, что у того уходили все сомнения, и среди множества возможных решений текущей проблемы оставалось одно, единственно верное.

Текущая проблема.

Да уж…

С каждой секундой чувствуя себя всё тошнотворнее, Питер заозирался, остро осознав недвусмысленность своей позы и, сдерживая дыхание, сполз со стола.

- Нейтан… – начал он, ещё больше подтравливая его гнев и вызывая на себя предупреждающий взгляд.

- Нет, – отрезал тот.

- Пожалуйста, мы должны об этом…

- Не должны.

Нейтан всмотрелся в отражение в стеклянной дверце шкафа и поправил галстук.

- Но…

- Всё хорошо, – полностью отрицающим это утверждение ледяным тоном заявил он, – мы просто забудем обо всём этом – и всё.

- Забудем? За… – Питер запнулся, коснувшись пальцами губ, словно останавливая самого себя от излишне экспрессивных слов. Его всё больше одолевало подозрение, что стоит ему выйти за дверь, и он больше никогда не увидит своего брата таким, каким он был на самом деле. Что место Нейтана займёт двойник-незнакомец и, что самое страшное, никто, кроме Питера, этого и не поймёт. Что всё необходимое нужно решить сейчас. Каким бы неприступным ни казался Нейтан. Какой бы сложной ни казалась необходимость сохранять собственную бесстрастность.

- А помнишь, – заново начал Питер, как можно более спокойно, – однажды ты уже закрывал глаза на очевидное. И ничем хорошим это не закончилось.

- О чём ты? – не сразу и нехотя спросил тот.

Странно, Питер, казалось бы, проявлял чудеса самообладания, но, вопреки ожиданиям, это ещё больше злило Нейтана. Откровенно говоря, его злило вообще всё, любое слово, жест, эмоция. Питеру определённо стоило бы сейчас уйти. Нейтан привык к тому, что тот чувствует всё за три километра и за три часа до того, как он сам поймёт, что с ним происходит. Но сейчас… ах да, сейчас он сам перекрыл брату весь доступ к себе. И это злило больше всего.

Злость копилась по капле.

Пока Нейтан заправлял рубашку в брюки, пока приглаживал волосы. Пока строил неприступный вид и думал, чем бы занять руки, чтобы не пойти крушить мебель. Он почти представлял траекторию летящих через комнату сувениров, фоторамок и канцелярии; почти слышал шуршание бумаг и ещё более протестующий вопль старого, ещё отцовского, стола: какое безобразие творит эта нынешняя молодёжь, какой возмутительный скандал!

А Питер ничегошеньки из этого не чувствовал – аплодисменты умению держать блок! – и продолжал говорить-говорить-говорить, не видя уплотняющейся пелены ярости за такой несокрушимой на вид выдержкой брата.

- Я о том, что ты умеешь летать. О том, как ты отказывался принимать это. Для большинства людей способности – это ненормально, но их наличие – факт, и отрицать его бессмысленно, его можно только принять! И только потом решать, что с ним делать! Так же, как и… – с самого начала не желая догадываться, но всё же догадываясь, куда клонит Питер, Нейтан, сам того не замечая, медленно, едва заметно, отрицательно качал головой, с каждой фразой брата всё больше хмурясь и всё больше желая заставить того замолчать, но только когда тот перешёл к прямым сравнениям, оборвал его.

- Нет.

- Нет? – опешивший от столь категоричного отрицания, переспросил Питер.

- Это не одно и то же! – достигнув критической точки, злость по миллиметру начала расплавлять всю невозмутимость Нейтана.

- Это – то, что ты пытаешься отрицать! – легко поддаваясь возрастающему накалу, энергично возразил Питер.

- А что, нужно устроить в честь этого праздничный фейерверк?! – Нейтан уже почти кричал.

- Я не знаю! – Питер кричал уже без «почти», на самом деле чувствуя, что так – лучше, так – правильнее, чем стоять и строить из себя всё понимающих и всё контролирующих истуканов, – я только хочу разобраться с этим! Вдвоём!