Степная царица

Как бы ни задирала нос Арпата, как бы ни старалась распрямлять спину, а все равно было ей неуютно от множества испытующих и неприязненных взглядов, обращенных на нее. Она была хороша собой и еще довольно молода – в ту пору ей не сравнялось и тридцати лет, – поэтому мужчины смотрели на нее особенно пристально, и это беспокоило ее как в хорошем, так и в плохом смысле. Но своим видом Арпата не выказывала волнения и сохраняла на лице маску спокойного достоинства.

Поздняя дочь Атея, она привыкла к тому, что всегда была любимицей не только своего отца, но и всего племени. Стоило ей стать правительницей, как отношение к ней изменилось. Порой Арпате чудилось, что она слышит злобные перешептывания за спиной, но, оборачиваясь, всегда видела поджатые губы и непроницаемые взгляды. Груз ответственности тяготил ее. Каждое утро она просыпалась с мыслью, что станет делать, если вдруг отец проиграет битву и македоняне двинутся на ее родину. Выросшая среди воинственных скифов, она, конечно, имела представление о том, как ведутся войны, и сама неплохо владела всеми видами оружия, но достаточно ли этого для того, чтобы дать достойный отпор врагу?

Отбросив невеселые думы, Арпата спустилась на пристань, чтобы первой встретить лодки. Обычно их было значительно больше и они сидели глубоко в воде, а эти скользили вверх по течению легко, словно почти ничего не весили.

– Царица, – негромко молвил Иглис, – лучше бы тебе подняться на кручу.

Это был глава многочисленного и уважаемого рода, который был оставлен Атеем для поддержки дочери. Он также командовал теми полутора тысячами воинов, которые остались охранять селение на время похода. Царь всегда прислушивался к мнению Иглиса, и во время застолий тот обычно сидел по его правую руку. Возможно, это объяснялось тем, что воевода был тоже стар и находился подле Атея на протяжении многих лет.

– Что не так? – быстро спросила Арпата.

– Не финикийцы к нам пожаловали, – ответил вождь. – Это македоняне, и здесь их не меньше сотни. Я уже послал за своими людьми, но следует поберечься.

Люди, собравшиеся на берегу в праздничных одеяниях, тоже почувствовали неладное и гомонили, обмениваясь мнениями и предположениями. Сердце Арпаты сжалось, как будто стиснутое боевой рукавицей.

– Они нападут? – спросила она.

– Нет, – ответил Иглис, щуря на солнце подслеповатые глаза. – Слишком мало их. Но за ними могут последовать другие. Уходи.

– Нет, – отрезала Арпата. – Не пристало дочери царя бегать от опасности.

– Правильно, мама, – поддержал ее Танасис. – Один наш воин стоит двадцати вражеских. Пусть они остерегаются.

Он только что прибежал откуда-то, запыхавшийся и мокрый. Арпата в очередной раз отметила его сходство с покойным отцом. Волосы только-только начали проступать на румяных щеках сына, но уже было ясно, что борода у него будет золотистая и курчавая. Он уже прошел обряд отроков и получил право носить меч, за рукоять которого сейчас держался. Арпата хотела пригладить его взъерошенные волосы, но Танасис не дался, резко отклонившись.

Обе лодки одна за другой ударились носами в прибрежный песок. Подоспевшие воины Иглиса дружно натянули тетивы со вложенными в них стрелами.

На берег спрыгнул македонянин без доспехов, но в дорогом шлеме и пурпурном плаще, ниспадающем до земли. Его сопровождали пятеро телохранителей и невзрачный человек, заговоривший на родном наречии скифов.

– Предатель! – презрительно воскликнул Танасис. – Эй, предатель! Из какого ты рода? Назовись, чтобы мы могли плюнуть в глаза твоим сородичам!

Толмач испуганно сжался, но македонянин в сияющем шлеме ободряюще хлопнул его по плечу. В наступившей тишине звонко и отчетливо толмач спросил, кто правит народом, после чего, избегая смотреть Арпате в глаза, объявил о полном разгроме скифского войска и смерти царя Атея.

– Где ваши доказательства? – выкрикнула Арпата, сердце которой по-прежнему трудно и мучительно билось в тисках грудной клетки. – То, что волки воют на луну, еще не означает, что для нее это важно.

Повинуясь жесту македонского предводителя, пришельцы перекинули через борт и положили на песок сверток из звериных шкур, перетянутых ремешками.

– Посмотри ты, Иглис, – попросила Арпата, едва шевеля похолодевшими губами. – Я не могу.

Старый вождь с охранниками приблизился к свертку и достал нож, чтобы перерезать ремни. Когда это было сделано, он невольно отшатнулся от густого запаха, шибанувшего в нос, но заставил себя наклониться и присмотреться повнимательнее. После этого он повернулся к Арпате и утвердительно наклонил голову.

У нее настолько ослабели колени, что ей пришлось опереться на плечо сына. На этот раз Танасис не возражал, а только пошире расставил ноги.

– Их надо убить, мама, – процедил он. – Всех до одного. Как они убили деда.

– Нет, – сказала она. – Это послы.

– И что? – спросил Танасис.

– Против тех, кто не соблюдает законы, объединяются все племена, и таким нет места на земле, – медленно произнес Иглис, отошедший от почерневшего трупа. – Терпи, юноша. В этом наша честь и долг.