Стерегущие золото грифы

Они не кинулись в разные стороны, так и стояли, обнявшись, будто были в аиле одни. Ак лишь прекратила свои ласки.

– Любовь чиста, но ко всему, что чисто, быстро липнет грязь, – пояснила Шаманка. – Придут и извечные спутники любви: ревность, разочарование, обиды, страх, боль. Уходи, Ан-Кей. Вы не можете быть вместе. Я знаю, что ты хотел сейчас сделать. Ты хороший парень – успокоишься и станешь себя за это корить. Не надо. Это алмысы управляли тобой, испытывая твою стойкость и искушая девочку. Отойди от него, Кадын.

Ак со стоном сделала несколько шагов назад, задержав руки на широких плечах Ана, насколько это было возможно.

– И что ты будешь делать с ее чистым сердцем? – сквозь зубы процедил Ан. – Сваришь из него похлебку?

– Глупец. Есть вещи важнее наших желаний. Уходи.

– Уйду. Прощай… Кадын. – Ан нарочно, отделяя ее от себя, назвал любимую именем, которое делало ее частью этого народа.

Он ринулся прочь, спотыкаясь о вещи и отдернув полог так, что тот оторвался, повиснув на одном уголке. Ак стояла бледная, прижав одну руку к груди. Дрожащие пальцы другой исследовали приоткрытые губы, еще хранившие ощущения от невинных поцелуев.

– Я понимаю, каково тебе, – терпеливо сказала Шаманка. – Но изменить ничего нельзя.

– Потом ему будет не так больно, как могло быть, – вновь и вновь повторяла себе Ак. – Он теперь уйдет из племени… он теперь уйдет и никогда не увидит…

Любовь к Ану всегда жила в ее сердце, и Ак изо всех сил держалась, не позволяя горечи проникнуть туда. Она наслаждалась самим этим чувством, черпая из него силу и свет.

– Ты любила когда-нибудь? – спросила Ак, прожигая Шаманку взглядом насквозь так, что до срока состарившемуся сердцу стало тепло.

– Нет… Не помню, – рассеянно ответила она, задумавшись о чем-то своем.

Вопреки опасениям или, наоборот, надеждам Ак, Ан-Кей не покинул племя. Он стал еще молчаливее и сосредоточеннее, чем обычно, и много времени проводил, охотясь или пася скот, – лишь бы находиться подальше от стоянки.

Однажды Ак застала Ана за тем, что он скребком чистил ее скакуна. Почуяв знакомый запах, жеребец фыркнул, топнул копытом и начал прядать ушами.

– Ну, тише, Салкын[46], тише! – шепнула Ак в мохнатое ухо, шутливо отталкивая морду жеребца, пытавшегося обласкать ее щеку своими большими влажными губами.

Ак принялась гладить его холку, почесывая и ероша гриву. Грубоватая, мозолистая и очень горячая рука накрыла ее пальцы. Другой рукой Ан провел по ее темным волосам.

– Не отрезай свои косы, Ак, – попросил он. – Никогда.

– Ан…

Она прислонилась лбом к сильному и надежному плечу Ана, а руки их так и остались лежать на холке Салкына, соединившись.

В первый вечер пути к летним пастбищам племя остановилось на ночлег слишком поздно, чтобы расставить походные аилы. Разожгли костры и улеглись спать кто где.

Шаманка отлучилась собрать головки ночного цветка, наливавшегося целебной силой только на растущую луну. Кадын дремала в одиночестве у отдельного костерка подальше от остальных. В полусне она почувствовала, как спину обдало теплом, а на талию легла рука, продвигаясь дальше и замыкая объятье. Она вздрогнула. Легкие уже наполнились воздухом для крика, как вдруг знакомый голос остановил ее:

– Прежде чем скажешь что-нибудь – я все понял, Ак. Тебя отняли у меня. И бороться за тебя я не смогу, не вижу смысла. Из этой схватки мне не выйти победителем. На чистоту твоего сердца тоже больше не покушаюсь. Ты только позволь мне хоть издали любоваться тобой и защищать. Я всегда рядом, если тебе нужна помощь. Запомни это.

– Спасибо, – только и смогла ответить Ак.

– Я не обижу тебя. Просто полежу рядом. Проходил мимо и заметил, как ты дрожишь во сне. Ночь нынче холодная, а твоя надзирательница куда-то пропала.

Его губы опалили дыханием затылок Ак. Она замерла, вбирая в себя каждое новое ощущение, чтобы сохранить в памяти навсегда. Так Ак и погрузилась в сон: поджав ноги, чувствуя спиной грудь и живот Ана, наслаждаясь тяжестью его руки и окутанная его теплом. Ак не заметила, когда он исчез, а наутро уже не была уверена, что это ей не приснилось. Рядом спала Шаманка, а когда караван тронулся в путь, Ан-Кей вел себя как обычно, ничем не выдавая их маленькую ночную тайну.

Они продолжали встречаться изредка, когда один из них не выдерживал вынужденной разлуки. Едва касаясь, не говоря и пары фраз друг другу, Ан и Ак прятались в сумерках – не столько от людей, сколько от собственных чувств. Скрываясь среди теней. Становясь тенями.

Ак поняла, что окончательно покорилась судьбе и другой дороги нет, когда настала пора сделать то, чего так не хотел Ан-Кей.

Ни одна укокская женщина не владела мастерством изготовления париков, поэтому пришлось ждать следующей большой осенней ярмарки. Среди тамошних рукодельниц нашлась подходящая.

Ак пошла к той женщине одна, стараясь, чтобы никто не обратил на нее внимания. Она чувствовала себя до крайности смущенной и жалкой.

Мастерица взвесила упругую косу на ладони и одобрительно кивнула.