Стерегущие золото грифы

Прошло четыре зимы. Ан-Кей взял в жены хорошую скромную девушку. Пропасть между ним и Ак-Кадын увеличивалась день за днем. Впрочем, пропасть эта отделяла ее не только от бывшего суженого, но и от всего племени. Шаманка берегла ее как сокровище, не позволяя никому приближаться. У Кадын не было даже подруг. К ней стали относиться с еще большим благоговением и почтением. Ан уже не был уверен, что сами укокцы знают, почему Кадын такая особенная и какова ее роль. Возможно, они просто вели себя, как того требовала уважаемая ими Шаманка. А если люди все-таки знали тайну, они не поведали бы ее Ану: несмотря на пережитое вместе, небесные люди оставались чужаками, когда дело касалось веры, убеждений и того, что было истиной в понятии всадников с плато.

У Кадын было все лучшее. Кочевая жизнь не позволяла иметь большое количество вещей, но и те немногие из дорогих материалов изготавливали самые умелые мастера. И пусть ее белая рубаха с окантовкой из красной шнуровки не отличалась цветом и кроем от тех, что носили другие женщины, но ткань на нее пошла редчайшая – привезенный из далекой страны отрез Шаманка, по ее словам, выменяла еще в молодости и хранила невесть сколько лет. Длинную юбку из одной белой и двух красных поперечных полос шерстяной материи Кадын подпоясывала не кожаным ремнем, как прочие, а толстым, свитым из шерстяных ниток поясом. Длинные концы его завершались гроздьями кистей.

Даже скакун Кадын был украшен богаче, чем лошади жены и дочерей самого Зайсана. Сбрую Салкына сплошь покрывали резные деревянные колечки, барашки и грифоны. С войлочного седла свисали длинные косы, сплетенные из шерстяных ниток и оканчивающиеся такими же кистями, как пояс Кадын. На самом же седле красовались войлочные аппликации грифонов с красными туловищами, гривами и рогами, белыми мордами и кисточками на хвостах. Хвост Салкына заплетали в толстый жгут.

В прошлом неразлучные друзья, теперь Ан и Ак почти не общались друг с другом – внезапно пропали все темы для разговоров. Ан-Кей даже приближался редко, но взгляд Кадын всегда ловил его неподалеку. Она наблюдала за ним и его женой, не позволяя себе ревновать, и радовалась, замечая, как заботливо Ан к ней относится. Иногда она видела, как он играет со своими детьми-погодками: мальчик летом уже учился ездить верхом, а девочка едва пробовала ходить. Он поочередно подбрасывал их в воздух, а дети визжали и хохотали. Ан-Кей тоже смеялся и выглядел счастливым в такие моменты. И Кадын улыбалась, чуть отодвинув двумя пальцами занавесь на входе в переносной войлочный аил и подсматривая за ними в образовавшуюся щелочку. Это идиллическое зрелище делало счастливым и ее. Она представляла себя матерью этих малышей, мечтала, как учит чуть повзрослевшую девочку шить и готовить дзамбу[47], как соревнуется с сыном в стрельбе из лука и Ан с гордостью наблюдает за обоими, скрестив руки на груди и широко расставив ноги.

Время шло. Ан стал замечать, что Кадын почти все дни проводит в аиле. Она редко выходила наружу, и он видел ее только во время переходов от стоянки к стоянке. Кадын сильно исхудала, а под глазами таились тени. Верхом она держалась неуверенно, вцепившись в холку коня обеими руками так, что белели костяшки пальцев. Ан ничего не спрашивал, зная, что ответа не получит, и помощь не предлагал, ведь рядом с ней была сведущая в знахарстве Шаманка.

Однажды вечером, когда жена и дети уже спали, Ан-Кей услышал шаги у своего жилища, потом тихое покашливание. Он вышел и увидел снаружи врача, который прибыл с ними в тот памятный день. Он был теперь примерно того же солидного возраста, что и отец Ана.

– Пойдем, Ак тебя зовет, – сказал врач и, не дожидаясь ответа, пошел вперед.

– Что случилось? – Ан-Кей почувствовал, как подпрыгнуло и забилось едва ли не в горле его сердце.

– Еще не знаю. Как раз собираюсь посмотреть.

– Она сама тебя позвала? – не отставал Ан. – Я замечал, что она нездорова, но был уверен, что Шаманка ее лечит.

– Шаманке этот недуг незнаком, – отрезал врач.

Шаманка сидела у их с Кадын аила, куря трубку. Она молча кивнула в сторону входа. Ан и врач вошли, провожаемые ее недоверчивым взглядом.

Внутри стоял терпкий, тошнотворно-сладкий запах, который источало содержимое оставленного в тлеющем очаге каменного блюдца. Кориандр и конопля. У Ана на мгновение закружилась голова, но он взял себя в руки.

Ак-Кадын лежала, вся укутанная в одеяла, несмотря на зной, не спадавший даже к ночи. Она была без парика, и Ан увидел темный ежик отросших волос и длинную косичку на темени. Губы и щеки Кадын пылали жаром, ввалившиеся глаза сухо блестели, а расширившиеся зрачки свидетельствовали о том, что курение тлело здесь давно. Она улыбнулась и кое-как села. Врач приблизился и опустился рядом на колени, взяв ее запястье двумя пальцами и считая быстрые толчки крови под тонкой кожей. Ан-Кей остался стоять у входа. По его спине стекали струйки холодного пота.

– Плохо тебе? – спросил врач.

– Голова кружится, тело слабое. – Ак кивнула. – И еще…

Она смущенно зашептала ему что-то на ухо. Ан нахмурился.