Стихея

Она запахнула махровый халат, чтобы не глядеть на выпирающие ребра и впавший живот. Болезнь знатно ее подточила и заставила прогуляться по краю смерти.

Дверь в спальню распахнулась, и слегка покачивающейся походкой вошла Элизабет. В одной руке были зажаты два бокала, в другой – вскрытая бутылка красного вина.

– Ты уверена, что пить в полнолуние хорошая идея? – Ребекка посмотрела в окно.

За полупрозрачным тюлем сиял лунный диск. Скоро наступит полночь.

Элизабет посмотрела на этикетку, словно была удивлена, что взяла именно спиртное, а не гранатовый сок, и пожала плечами:

– Если так, то уже поздно. Это вторая. – Она упала в кресло, и капли вина из открытой бутылки окропили ее белый джемпер. Элизабет скривилась. – Вот беда… Что ж, это не самое страшное, что со мной сегодня случилось, – фыркнула она.

– Мне правда жаль. – Ребекка взяла у бывшей подруги наполовину наполненный бокал и села на край кровати. – Они поступили жестоко. Никто, кроме тебя, не достоин этого места.

– Ты себя хоть слышишь? – усмехнулась Элизабет и отпила вино прямо с горла. Потом поставила бутылку на пол и неожиданно опустила рядом и бокал. – Мы говорим о «Sang et flamme». – В ее устах французский прозвучал, как интимное признание. – Враг всех ведьм. Хочешь узнать, скольких я сожгла? – вдруг оживилась она.

Ребекка дернула плечом и пригубила вино.

– Двадцать две! – Элизабет с гордостью воздела палец к потолку.

А Ребекка лишь опустила голову, отказываясь понимать, что перед ней сидит женщина, которая погубила двадцать две невинных ведьмы.

– Первая ела сердца младенцев, – вдруг начала перечислять Элизабет. – Мы так и нашли ее, перемазанную в крови.

– Сердца?.. – Ребекка вздрогнула. – Она искала вечную молодость?

– Да. И губила детей. Поэтому я сожгла ее с особым удовольствием. Вторая искала богатых мужей, а затем насылала на них хворь. Причем не только на самого мужчину, но и на всю его семью. Избавлялась ото всех наследников, – фыркала Элизабет. – Ее выследил Эдвард, брат Джорджи. Он был хорошим напарником. – Ее голос дрогнул. – Затем была ведьма, которая торговала человеческим мясом. Старуха-ведьма, которая травила своих постояльцев. О, их было столько… Одна отвратнее другой. А самое страшное, что человеческий закон над ними был не властен. Они наводили морок на беззащитных людей, направляли их сознание в другое русло. И всё, они уже вне подозрения. Мы выполняли ту работу, которую больше никто не мог сделать. Приходилось платить высокую цену. – Элизабет все-таки потянулась за бокалом и сделала глоток. – Когда я потеряла Эдварда, то думала, что ничего ужаснее уже не случится. Как же я ошибалась. – Ее голос исказился, надламывая гласные и глуша шипящие.

– Значит, ты сжигала действительно виновных? – потрясенно прошептала Ребекка.

– А ты все эти годы считала меня монстром, который убивает ради забавы? Знаешь, последнюю сожженную ведьму я и правда чуть не упустила. Она казалась такой невинной, такой молоденькой. Пока мы не обнаружили у нее в подвале задушенных животных, десятки трупов собак и кошек. Их смрад до сих пор стоит у меня в горле. – Элизабет закашлялась. – А ведь потом ведьма перешла бы на людей. Рано или поздно им всем становится мало крови для обрядов.

Она замолкла, и некоторое время они сидели в тишине. Элизабет погрузилась в мрачные воспоминания, Ребекка осмысливала услышанное.

– А за что ты хотела сжечь меня? – вдруг тихо спросила она.

Элизабет дернулась, как от удара плетью, и подняла на нее тяжелый взгляд:

– Я тоже задавалась этим вопросом. Когда мы получили на тебя анонимную наводку, я не знала, что это именно ты. Увидела уже на казни. У меня не оставалось выбора… У Общества есть закон, который запрещает жалость к ведьмам. Если пожалеешь ее на казни, то казнят тебя. И поверь, им бы ничто не помешало сжечь даже потомка Берггольца. В назидание остальным.

– Анонимную наводку? – Ребекка стиснула ножку бокала.

– Да. На моей памяти такое случилось впервые. – Элизабет нахмурилась и допила вино в бокале. Последняя капля каталась по стеклу, словно слеза. – Знаешь, все это странно. Сначала тебя уводит из Вэйланда некая Несса и принимает в свой шабаш. Затем ты рожаешь дочь – Стихею. Кто именно надоумил тебя заблокировать ее воспоминания?

– Несса, – охрипшим от волнения голосом ответила Ребекка. – Она сказала, что бремя Стихеи слишком тяжкое и моей дочери не стоит его нести. Однако из-за этого Мари всю жизнь мучают мигрени. Видимо, воспоминания пытаются прорваться.

– Во-о-от, – протянула Элизабет. – Я хоть и пьяная, но еще могу размышлять трезво. Ты рожаешь Стихею и, по наущению Нессы, блокируешь ее память. Тем самым превращаешь Стихею в пустой сосуд, как ты говорила. Когда Мари исполняется восемнадцать, кто-то анонимно закладывает тебя обществу. Если бы не твой сон, благодаря которому ты обезопасила себя обрядом, и не моя сердобольность, из-за которой я не смогла отправить тебя на повторную казнь, ты была бы уже мертва. Потому что ты больше не нужна Нессе. Ей нужна Стихея.