Стихи. 1964–1984

Плоская чаша. Вода
в тонких морщинах,
и на дне выступил камень.
Все просто – и все, навсегда
возникая,
возникло. При чем тут причины?

Плотскую чашу качнув,

боль причиняешь.
Плавает глаз на поверхности ока:
два слоя. И словно очнусь
ночью. Ночная
несоответственность, утрата истока.

Кто я со зреньем двойным,

среди объедков
зримого строя? германец на улицах Рима?
Пятый по счету, наверное, Рим
длится. Но все, кто
жили под сетью и как бы незримо,

кто созревали впотьмах,

каплей наполнясь…
В каменной чаше тесно и прозрачно
и ледяное сознанье в губах –
рыбацкая повесть.
Мертвое озеро. Лодка и облако. Взмах –

и удар. Опустилось весло.

Трое в белых рубахах –
совершеннейшее число,
трое.
Лодка и берег и волны животного страха.
Речь мою студом свело.
Зубы колотят по краю

вогнутой чаши. Пришли

все, кто царапнул,
пусть песчинкой по небу, кто скрипнул
под сапогом, пусть и гранулой пыли,
из гранул
мельчайшей – кто не жил, но гибнул.

Просто пришли. Каждый прост

при последнем составе,
каждый равен пространству, когда, обнимая
все небо ночное, где озеро звезд…
Но звездами
никогда не напьется вода, что по краю

кромкой света дрожащего окружена.

Камень жажды ее выступает со дна.

Ноябрь 1975

«На Патмосе-острове спал Иоанн…»

На Патмосе-острове спал Иоанн,
и камень лежит в изголовьи,
и деревенеет затылок.
И камешек, падающий в океан,
планетною движим любовью.
И снится – что видеть не в силах.

Где воля кончается с ночью волны,

где на спину падает маска,
где месиво вместо личины, –
над мясом кричащим свистеть не вольны
ни ангел, ни птица, ни аспид,
ни движитель сна триединый.

Один человек, из любимых овец,

единого чуда исчадье,
один в сочетаньи со Словом,
всей тяжести – горло и противовес.
Ладони снотворной разжатье
наполнено шаром свинцовым.

Я мыслил, расплавленной кистью лиясь

во мглу виноградной державы,
я звездочкой стал семирукой,
и свистом лозы, что вокруг обвилась,
и следом удара кровавым,
и временем рваным – разлукой.

Где трещина солнца по краю ползла,

где пропасть меня рассекает,
где я прободен Откровеньем, –
при всей чистоте и неведеньи зла
греховности пена морская
в устах моих стала шипеньем!

Декабрь 1973

«Дар молитвы отобран…»