Стихи и эссе

I

     Он растворился в смерти, как в зиме,
     Замерз ручей, пусты аэропорты,
     Неразличимы были статуи под снегом,
     У гибнущего дня во рту тонула ртуть,
     О, всем согласно измерительным приборам,
     День его смерти был и холоден, и мрачен.

     Вдали от мучавшей его болезни
     Бежали волки через лес вечнозеленый,
     Крестьянская речушка превзмогла соблазн нарядной набережной;
     И языки скорбящих о поэте
     Смерть отделили от его стихов.

     Но для него то был последний, как и сам он, день,
     День медсестер и слухов;
     Переферии тела подняли мятеж,
     На площадях сознанья было пусто,
     И в пригороды вторглась тишина,
     Остановились токи чувств:
     Он стал одним из почитателей своих.

     Теперь рассеян он по сотне городов
     И отдан незнакомым ощущеньям,
     Чтоб счастье обрести в иных лесах,
     И быть наказаным по коду чести чужеземцев.
     Слова умершего
     Теперь воплощены в наитие живущих.

     Но в шуме и значительности Завтра,
     Где в залах Биржи брокеры ревут, как звери,
     Где бедняки так свыклись со страданьем,
     И каждый, в клетке самого себя, почти уверен в собственной свободе,
     Об этом дне припомнит тысяча-другая,
     Как чем-то необычный в жизни день.
     О, всем согласно измерительным приборам,
     День его смерти был и холоден, и мрачен.

II

     Ты глуп был, как и мы: все пережил твой дар;
     Богатых прихожанок, физический распад,
     Себя; Ирландия, сошедшая с ума, тебя низвергла в стихотворство.
     Теперь в Ирландии погода и безумие ее все те же,
     С поэзией в порядке все: она пребудет
     В долинах своих слов, куда чиновники
     не вздумают совать свой нос; она течет на юг
     От пастбищ одиночества, где заняты все горем,
     В сырые города, которым верим, умирая; она переживет
     возникновения источник — рот.

III

     Прими, Земля, достойно гостя,
     Уильям Йейтс сложил здесь кости:
     Упокой ирландца тут,
     Выпитый стихов сосуд.

     Время, что так нетерпимо
     К душам смелым и невинным,
     Чье недолго уваженье
     К красоте телосложенья,

     Чтит язык лишь, всем прощая,
     кем он жив и насыщаем;
     Даже трусам и убогим
     Честь свою кладет под ноги.

     В своем странном снисхожденье
     Киплингу простит воззренья
     И Клоделю, под предлогом,
     тем, что пишет дивным слогом.

     Ужасы во тьме витают,
     Псы по всей Европе лают,
     Прячась в ненависть, народ,
     затаившись, что-то ждет;

     Тупость расцвела на роже
     В каждом встречном и прохожем.
     Скованным лежит во льдах
     Море жалости в глазах.

     Так держать, поэт, пусть прочат
     Путь твой к самой бездне ночи.
     Убеди непринужденно
     Жизни радоваться денно;

     Вырасти на поле строф
     Виноградник бранных слов.
     О несчастье пой в экстазе
     Горя, бедствия и грязи;

     Пусть из сердца — из пустыни
     Жизнь фонтаном бьет отныне.
     Научи из стен темницы —
     Как свободному молиться.

Февраль 1939