За хмурью атлантических морей,Где дом твой новый, и пиджак из твида,И вид на жительство, что заменяет виды,Всплывающие в памяти твоей,Мы над бутылкой желтого питьяВздыхали о поре своей лицейской.За окнами маячил полицейскийДобротного каслинского литья,Надвинувший фуражку до бровей,Невозмутимый и молодцеватый.Струился мимо будничный Бродвей,Пересекаясь бурно с Двадцать Пятой.Тот бар, продолговатый, как вагон,И шумное роенье городское,Напоминали питерский «Сайгон»(Его мы называли «Подмосковье»,Поскольку выше ресторан «Москва»Был в доме меж Владимирским и Невским).Далекие забытые слова, —Которые сегодня вспомнить не с кем,И ностальгии мутная тоскаСбивает факты, как коктейли миксер,И можно собеседника сыскатьЗа океаном только и за Стиксом.Но если снова соберемся вдруг,То над возможным размышляя спичем,Припоминать мы будем не подруг,Теперь израильтянок и москвичек,Не сумрачные питерские дниВ убогом заведении питейном,А зыбкие дрожащие огни,Мерцавшие над Невским и Литейным.1996
Бавария
В Баварии летней, близ города славного Мюних,Мы в доме немецком гостили в начале июня.Там сад колыхался в оконном, до пола, стекле,Дразня сочетанием красок, пронзительно светлых,И фогельхен утром кричали приветливо с веток: «Вставайте, бездельники, – завтрак уже на столе».Плыл благовест тихий от мачты недальнего шпица.Алела нарядно на крышах крутых черепица,Над сбитыми сливками белых по-южному стен.Хозяин в войну был десантником, но, слава Богу,Под Лугой сломал при ночном приземлении ногу,А после во Франции сдался союзникам в плен.Он строил потом водосбросы, туннели, плотины, —Его окружают знакомые с детства картиныУ жизни в конце, понемногу сходящей на нет.Австрийские Альпы парят вдалеке невесомо,По радио внук исполняет концерт Мендельсона,Упругими пальцами нежно сжимая кларнет.И хмель обретает брожение солнца на склонахНад быстрым Изаром, у вод его светло-зеленых,Вокруг навевая счастливый и медленный сон.И можно ли думать о грянувшей здесь катастрофеПод дивные запахи этого свежего кофеИ тихую музыку? Слава тебе, Мендельсон!1996