Большой почитатель прекрасного пола, Пушкин не слишком уважал женщин. Его любовный опыт был весьма обширен, в любовных порывах было сильно выражено плотское начало. Склонность поэта к стремительным и сильным увлечениям проявилась рано. Один из его соучеников, Сергей Комовский, писал: «Пушкин был до того женолюбив, что, будучи еще 15-ти или 16-ти лет, от одного прикосновения к руке танцующей, во время лицейских балов, взор его пылал, и он пыхтел, сопел, как ретивый конь среди молодого табуна». Поэт переживал любовь, как болезнь. При встречах с женщинами Пушкин мгновенно загорался и так же мгновенно погасал. Но именно чувственность пробуждала его поэтическое вдохновенье – «являлась муза». А когда проходил первый пыл, он признавался: «Мне стыдно идолов моих».
«То, что я мог бы сказать относительно женщин, – писал по-французски многоопытный двадцатитрехлетний поэт своему младшему брату из Кишинева, – будет для вас совершенно бесполезно. Я лишь замечу, что чем меньше любят женщину, тем скорее могут надеяться обладать ею, но эта забава достойна старой обезьяны XVIII века». Впоследствии он почти буквально использовал это свое суждение в «Евгении Онегине».
О женщине, которая подарила ему «чудное мгновенье», А. П. Керн, Пушкин напишет приятелю А. Вульфу: «Что делает Вавилонская блудница Анна Петровна?» Матерное письмо, в котором Пушкин, не стесняясь в выражениях, описывает, как он завалил Керн, было опубликовано в академическом собрании сочинений. «У дамы Керны ноги скверны» – похоже на дурной анекдот. Об еще одной любовнице, Аглае Давыдовой, он писал, вовсе не стесняя себя условностями: «Иной имел мою Аглаю //За свой мундир и черный ус, //Другой за деньги – понимаю, //Другой за то, что был француз…» Может быть, поэтому француженка Аглая считала русских «северными варварами», в которых отсутствовало рыцарство и джентльменство.
В восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин собирался представить Анну Оленину – девушку, которой недавно делал предложение, такими словами: «Уж так жеманна, так мала, так неопрятна, так писклива, // Что поневоле каждый гость // Предполагал в ней ум и злость», – но, к счастью, вовремя отказался от долго вынашиваемого замысла.
В отрывке, не включенном в «Евгения Онегина», но известном заинтересованным читателям, он писал:
При огромном количестве романов и увлекательных историй взаимоотношений с женщинами он ценил в них более всего красоту телесную, нежность и отсутствие ханжества. Еще один однокашник поэта, М. А. Корф резюмировал: «Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. Единственная вещь, которой он дорожил в мире, – стихи, под которыми не стыдно подписать имя Пушкина. У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обоих он ушел далеко». «В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел», – согласна с ним Мария Волконская.
Тем не менее Пушкин осуждал французов за то, что у них «даже люди, выдающие себя за усерднейших почитателей женского пола, не предполагают в женщинах ума, равного нашему, и, приноравливаясь к слабости их понятия, издают учёные книжки для дам, как будто для детей и т. п.». И в то же время он писал о русских женщинах: «Стон лиры верной не коснется // Их легкой, ветреной души; …// Нечисто в них воображенье, // Не понимает нас оно, // И, признак Бога, вдохновенье, // Для них и чуждо, и смешно».
Нередко он бывал груб с женщинами и в свете.
Когда графиня Коссаковская (сестра Е. И. Трубецкой, жены декабриста) заговорила с ним о его произведениях, Пушкин отвечал ей сухо. Тогда она насмешливо спросила: «Знаете ли вы, что ваш “Годунов” может показаться интересным
В 1828 году Пушкин опубликовал статью «Отрывки из писем, мысли и замечания»: «Жалуются на равнодушие русских женщин к поэзии, полагая тому причиной незнание отечественного языка; но какая же дама не поймет стихов Жуковского, Вяземского или Боратынского? Дело в том, что женщины везде те же. Природа, одарив их тонким умом и чувствительностью, самою раздражительною, едва ли не отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не досягая души; они бесчувственны к ее гармонии; примечайте, как они поют модные романсы, как искажают стихи, самые естественные, расстраивают меру, уничтожают рифму. Вслушайтесь в их суждения, и вы удивитесь кривизне и даже грубости их понятия… исключения редки».