Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Объединенные таким образом поэтессы подругами вовсе не были. Отношения Павловой и Ростопчиной носили отпечаток соперничества и живо обсуждались всей литературной Москвой. Поэтессы, равные по известности и поэтической репутации как дочери своего времени, имели много общего, но оставались антиподами. Различие просматривалось даже на уровне сердечных увлечений. В отличие от Ростопчиной Павлова не тематизировала историю любви к Мицкевичу в своих стихах, ограничиваясь лишь полунамеками. В стихотворных посланиях-воспоминаниях об объяснении с Мицкевичем его имя не упоминается, к тому же первое из них было впервые опубликовано только в 1863 году, второе же было издано спустя много лет после смерти Павловой – в 1939-м. Напротив, ранний период в жизни Ростопчиной был одухотворен любовью к Александру Голицыну – ничем не увенчавшейся, но ставшей тем первым сильным импульсом, которому читатели обязаны образцами ее ранней исповедальной лирикой.

Пушкин писал про Ростопчину: «…говорит она плохо, но пишет хорошо», однако «поэт радости и хмеля» Николай Языков пренебрежительно называл ее стихи «бабьими».

Павлова, с ее аналитикосоциальными претензиями, неоднократно обвиняла Е. П. Ростопчину в растрачивании своего дара в светской жизни («Три души», «Мы современницы, графиня» и др.). Отношение Каролины к Ростопчиной, вероятно, усугублялось общепринятым мнением о роли ее свекра, московского градоначальника и генерал-губернатора Москвы графа Ростопчина в пожаре 1812 года. Она ставила ему в вину не только выдачу на растерзание толпе молодого Верещагина, якобы виновника поджогов; Каролина не могла простить уничтожение, между прочим, дома, имущества и благосостояния семьи Янишей.

Ростопчина отвечала Павловой личной неприязнью. Она подчеркивала провинциальность соперницы (Ярославль, Москва) по сравнению со своей столичностью (Петербург); корни – немецкие (урожд. Яниш) и русские (урожд. Сушкова). Остальное, пожалуй, было одинаково: биографическая причастность научным и масонским кругам, вовлеченность в художественную среду. Критерием женской привлекательности являлось количество «разбитых мужских сердец». В этом плане у К. К. Павловой имелся драматический приоритет – как полагали современники, из-за несчастной любви к ней покончил жизнь самоубийством друг Мицкевича Киприан Дашкевич. Зато у Ростопчиной имелось трое незаконных детей от разных мужчин. В целом их скорее могла сблизить романтическая и одинаково несчастливая женская судьба, неудачный брак, разлука с возлюбленными. Но этого не произошло.

Хозяйки двух литературных салонов практически не встречались и только обменивались стихотворными посланиями.

Мы современницы, графиня,
Мы обе дочери Москвы;
Тех юных дней, сует рабыня,
Ведь не забыли же и вы!
Нас Байрона живила слава
И Пушкина изустный стих;
Да, лет одних почти мы, право,
Зато призваний не одних.
Люблю Москвы я мир и стужу,
В тиши свершаю скромный труд,
И отдаю я просто мужу
Свои стихи на строгий суд.
Вы в Петербурге, в шумной доле
Себе живите без преград,
Вы переноситесь по воле
Из края в край, из града в град;
Красавица и жорж-зандистка,
Вам петь не для Москвы-реки,
И вам, свободная артистка,
Никто не вычеркнул строки.
Мой быт иной: живу я дома,
В пределе тесном и родном,
Мне и чужбина незнакома,
И Петербург мне незнаком.
По всем столицам разных наций
Досель не прогулялась я,
Не требую эмансипации
И самовольного житья.