Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

У современницы осталось похожее впечатление: «У Грановских я встретила К. К. Павлову и слышала чтение ее стихов, которые она только что сочинила и наизусть прочла во время своего визита. В разговор она постоянно вставляла строфы стихов на немецком языке из Гёте, из Байрона – на английском, из Данте – на итальянском, а по-испански привела какую-то пословицу. Она больше говорила с Грановским, нежели с нами. Павлова была уже не молода и некрасива, очень худенькая, но с величественными манерами».

Молодой Яков Полонский чувствовал себя в этом светском салоне неуютно. «У Павловой был один раз, и то утром, – писал он. – Черт возьми ее литературные глупые вечера». Полонский так характеризовал поэтессу: «Память ее была замечательная, и голова ее была чем-то вроде поэтической хрестоматии, не одних русских стихов, но и французских, и немецких, и английских. Муж ее, – переходил поэт к характеристике Павлова, – когда-то крепостной человек, вышел в люди… благодаря своим недюжинным способностям, конечно, женился он по расчету, так как девица Яниш была очень богата, но не хороша собой…»

Борис Чичерин, будущий профессор Московского университета, так характеризовал салон Павловых: «Это было самое блестящее литературное время Москвы. Все вопросы, и философские, и исторические, и политические, все, что занимало высшие современные умы, обсуждалось на этих собраниях, где соперники являлись во всеоружии, с противоположными взглядами, но с запасом знаний и обаянием красноречия… Вокруг спорящих составлялся кружок слушающих; это был постоянный турнир, на котором высказывались и знания, и ум, и находчивость… Хозяева, муж и жена, с своей стороны были вполне способны поддержать умный и живой разговор. Павлов, когда хотел, сверкал остроумием, но умел сказать и веское или меткое слово».

Конечно, друг Павлова ставил на первое место по значению в обществе именно его. Но, пожалуй, первенство оставалось за Каролиной с ее огромной самоуверенностью и представлением о себе как о самостоятельном и активно действующем субъекте профессиональной писательской деятельности. Привычка мыслить на иностранных языках усовершенствовала ее ум. Активная, целеустремленная, самостоятельная, просвещенная энергичная женщина, она сознательно выбрала писательство как профессию и не питала иллюзий по поводу трудностей, которые ее на этом пути ожидают. Именно она создавала атмосферу салона. Все это, разумеется, совершенно не соответствовало ни стереотипам женственности, ни обозначенным в критике того времени границам женского писательства.

Семейная жизнь Каролины, поначалу такая гармоничная, как оказалось, имела неприятные подводные камни. Красивый и остроумный муж оказался игроманом: за вечер он мог проиграть 10–15 тыс. рублей – по тому времени огромные суммы. Еще Пушкин писал к Нащокину: «С Павловым не играй». То и дело мелькали упоминания о пятом тузе в рукаве, о крапленых колодах…

Каролина взяла с мужа слово не брать в руки карт. Он это слово держал: «сам точно не брал их в руки, но просил играть за себя других… Супруга не подозревала этой хитрости, и колебавшееся домашнее спокойствие кое-как еще поддерживалось». Этому способствовало раздельное житье: летом она уезжала с сыном и родителями на природу, на дачу по Владимирской дороге, где напряженно работала. Павлову лучше писалось в Москве, к тому же его там удерживали хозяйственные дела – Каролина дала ему полную свободу распоряжаться своим огромным состоянием. Но он часто и с удовольствием приезжал на дачу вместе с друзьями-литераторами.

В 1848 году Каролина выступила с очерком «Двойная жизнь», где описала судьбу светских девушек – неправильное и уродливое их воспитание, браки, основанные на расчете, нравственную дряблость и полное незнание жизни. «Каждая глава состоит из двух частей: прозаической и стихотворной – форма, соответствующая идее сочинения: возвышенная сторона жизни требует и выражения поэтического, а для будничных дней пусть останется будничный язык», – отмечали критики. Степан Шевырёв писал, что новое произведение Павловой – «довершенная поэтическая дума, нашедшая язык, это поэма – плод многих наблюдений жизни и заветной душевной мечты». Критические отзывы в целом продемонстрировали интерес и ожидания, связанные с ее будущей творческой деятельностью. Отечественные записки откликнулись: «Действительно, имя г-жи Павловой – первое у нас имя такой женщины-писательницы, которая с талантами, дарованными природой, соединяет сознание литературной деятельности, приходящее от науки». Журнал признал очерк «весьма приятным подарком русской литературе». Анонимный критик журнала «Современник» высоко оценивал особенности звуковой и ритмической организации стиха Павловой, видя в нем «что-то мужественное, энергическое – качество, редкое в женщине». Говоря о жанровой природе произведения, критик акцентировал внимание на том, что его «можно назвать скорее поэмою, хотя автор и дал ей скромное название очерка».