Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

По-видимому, в этот начальный период семейной жизни Каролина проповедовала прямо-таки домостроевские ценности. Она осуждала Ростопчину за рассеянную светскую жизнь и нарушение патриархальных семейных традиций. Чичерин свидетельствовал: «весь семейный быт [Павловых] носил даже несколько патриархальный характер, благодаря присутствию двух стариков Янишей, отца и матери Каролины Карловны. Старик, почтенной наружности, с длинными белыми волосами, одержим был одной страстью: он с утра до вечера рисовал картины масляными красками… Старушка же была доброты необыкновенной; оба они производили впечатление Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны в образованной среде. Дочь свою они любили без памяти, и она распоряжалась ими, как хотела. Но главным предметом их неусыпных забот был единственный внук, маленький Ипполит, которого держали в величайшей холе, беспрестанно дрожа над ним и радуясь рано выказывающимся у него способностям. Сама Каролина Карловна, хотя несколько муштровала стариков, но позировала примерной женой и нежной матерью».

Не смогла Каролина удержаться и от увесистого камушка в огород соперницы, противопоставив своего опытного просвещенного мужа, которому можно «отдать стихи на строгий суд», циничному Андрею Ростопчину, бывшему моложе своей поэтической супруги.

Ростопчина наперекор сложившемуся представлению о том, что полнота жизни и творческая плодотворность несовместимы, много писала во времена, насыщенные событиями своей бурной личной жизни. Она много выстрадала и со многим примирилась. С зимы 1834–1835 годов Ростопчиной окончательно завладел бал. Оказалось, что это и есть «то место, где так хорошо скрываются причины тоски, где романтические мечтания с волнующей и хрупкой скудостью осуществляются в действительности…» Собственное кредо она привела в следующем стихотворении:

А я, я женщина во всем значенье слова,
Всем женским склонностям покорна я вполне;
Я только женщина – гордиться тем готова,
Я бал люблю!.. отдайте балы мне!

Аристократка Ростопчина издевалась и над «всеядностью» соперницы и особенно ее супруга:

Строгий критик с высшим взглядом,
Всесторонний либерал,
Ты с домашней музой рядом
Сонм ученых угощал;
Дидероны и Декарты,
При Грановском Шевырев, —
Философия и карты, —
Всем ты рад, на все готов.

Но время Ростопчиной уходило. Современники отмечали: «свежесть молодости исчезла; небольшой поэтический талант испарился; а так как ума никогда не было, то осталась непрерывающаяся болтовня с довольно разнообразным содержанием, но не одушевленная блеском, остроумием или грацией, а потому скучная. Осталась и наклонность окружать себя молодыми людьми. В это время она оставляла уже в покое светскую молодежь, а составила себе кружок второстепенных литераторов, среди которых царила. …Скоро она растолстела, а так как претензии на молодость не исчезли, то она представляла из себя нечто довольно комическое. …До старости у нее осталась и страсть к танцам. Когда она стала вывозить дочерей в свет, она наивно признавалась, что для нее всего больнее было то, что она уже не может более танцевать».

Каролина Павлова не была так красива, как Евдокия Ростопчина, но ее личность производила впечатление. Уже упоминавшийся острослов Иван Панаев писал: «Когда Николай Филиппович представил меня своей супруге, я ощутил невольно некоторую робость… Перед мной была высокая, худощавая дама, вида строгого и величественного, как леди Лохлевен Вальтер-Скотта. В ее позе, в ее взгляде было что-то эффектное, риторическое. Она остановилась между двумя мраморными колоннами, с чувством достоинства слегка наклонила голову на мой поклон и потом протянула мне свою руку с величием театральной царицы… Мне казалось, что мне следовало в эту минуту стать на колени, чтоб приложиться к ней, – однако я просто пожал ее. Через пять минут я узнал от г-жи Павловой, что она пользовалась большим вниманием Алекс. Гумбольдта и Гёте и что последний написал ей несколько строк в альбом… Затем был принесен альбом с этими драгоценным строками… Через четверть часа Каролина Карловна продекламировала мне несколько стихотворений, переведенных ею с немецкого и английского…» Все в этом доме было как-то слишком изящно, чинно, прилично и рассчитано.

Е. П. Ростопчина. Художник П. Ф. Соколов