Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Впоследствии перевод его стихотворения «Полководец» на французский был встречен восторженными отзывами русской критики. Отмечались «благородная простота, сила, сжатость и поэтическую прелесть перевода». Можно сказать, что Каролина Павлова открыла Европе русскую поэзию. Если бы Пушкин мог видеть этот перевод, он непременно отметил бы его достоинства. Увы, в то время поэта уже несколько лет не было среди живых.

У Каролины с мужем было много общего. В нем она нашла человека духовно близкого. Оба занимались переводами сочинений европейских авторов, пробовали силы в различных стихотворных жанрах и в прозе. Театральное прошлое Павлова сказывалось в выборе тем. Он перевел трагедию Шиллера «Мария Стюарт» во французской обработке Лемерсье, и она была поставлена в московском Малом театре. Его оригинальные и переводные водевили с успехом игрались на столичной сцене. Но особого внимания заслуживали переводы произведений О. Бальзака, с которым именно Павлов впервые познакомил русского читателя. Пушкин испытывал огромный интерес к творчеству Бальзака и неоднократно обращался к произведениям писателя, работая над «Пиковой дамой».

Перебивающийся на скудное жалованье и редкие гонорары писатель был благодарен супруге за возможность не считать копейки. Образ его жизни сильно изменился к лучшему. «Николай Филипович Павлов сидел в первом ряду, в желтых перчатках, в лакированных сапогах, он, время от времени, вынимал из кармана золотую табакерку, с какою-то особенной грацией понюхивая табак. В антракте он прогуливался по театральной зале, заговаривая с всеми знаменитостями. Если бы я не имел удовольствия лично знать автора “Трех повестей”, я принял бы его, наверно, за какого-нибудь знатного московского барина по его наружной изящности и особенным манерам». Лермонтов, хорошо знакомый с Николаем Филипповичем, находился в числе осуждающих специфическую литературную маску Павлова, который, с одной стороны, тщательно поддерживал репутацию светского человека, щёголя и модного литератора, а с другой – пытался развивать подчёркнуто романтические мотивы одиночества и обманутых светом благородных чувств.

Некоторых самолюбование Павлова выводило из себя. Особенно раздражался друг Пушкина, толстяк Соболевский, по своему остроумию, по тонкости юмора, по необыкновенной находчивости и весьма недюжинному поэтическому таланту бесспорно принадлежавший к личностям выдающимся. Он не печатал своих стихов, потому что боялся критики со стороны своего друга, под лучами славы которого он блаженствовал, гордясь дружбою великого поэта. Но многие стихи Соболевского, в свое время ходили по рукам, а эпиграммы учились наизусть. Откуда истекала ненависть Соболевского к Павлову, неизвестно, но Соболевский всегда носил с собой афишку, в которой был возвещаем бенефис каких-то трех посредственны актеров, в том числе Павлова. «Это так берегу, на всякий случай, – говорил Соболевский, – если Павлов забывается, я обыкновенно вынимаю эту бумажку и издалека молча показываю ее ему». Павлов, сделавшийся литератором и светским человеком, страшно боялся, что ему напомнят его прежнее поприще.

В мемуарной литературе, описывающей жизнь московского общества в 40-е годы, фигура Каролины Павловой очень заметна. И большинством мемуаристов эта фигура подается в ключе комическом. Глумливое, откровенно хамское изображение поэтессы в известных воспоминаниях Ивана Панаева не вызывает удивления: Панаев в силу природных своих качеств и не мог писать иначе. Но и некоторые другие современники иронизировали над аристократическими претензиями Павловых, для которых у них к тому же не было оснований: сомнительное происхождение Павлова, разночинное – его супруги, хотя она и предваряла свою девичью фамилию аристократической приставкой «фон».

«На крыльце нас встретил лакей в летнем платье с гербовыми пуговицами… Чей герб был на этих пуговицах: Николая Филипповича или Каролины Карловны, или два их соединенных герба, – не знаю», – ехидничал И. Панаев.

Супружеская жизнь увенчалась рождением в 1839 году сына, Ипполита. У 32-летней Каролины роды прошли очень тяжело. Врачи рекомендовали больше не повторять этот опыт. Но и особенного желания обзаводиться выводком детей у писательницы не было.

Она плодотворно работала в области перевода. В том же 1839 году парижский журнал «Revue Germanigue» напечатал переведенную Павловой на французский язык поэму Шиллера «Орлеанская дева». В 1839 году в Париже вышел сборник «Les preludes» («Прелюдии»), куда вошли ее переводы не только с русского, но и с английского, польского, итальянского. На примере творчества шестнадцати поэтов были представлены пять литератур. Открывался сборник предисловием одного из редакторов книги, который, высоко отозвавшись о работах Павловой, сообщал некоторые сведения о самой переводчице. На авантитуле – дарственная надпись на французском языке «A la famille Aksakoff non comme au teur mais comme amie. Carolina» («Семье Аксаковых не как автор, а как друг. Каролина»).