Стихоритмия

Похоронил Иван Чайку у себя во дворе, рядом с новой конурой. Даже на дощечке кличку её написал.

6

Вечером весь хутор знал про собачонку. Никто не хотел давить Ивану на больное, поэтому даже не пытались с ним заговорить. Хмурый ходил Иван всю неделю, а потом и вовсе пропал. Не днём его не видно, не ночью. Решили заглянуть к нему соседи. Пошли Клавка с Нюркой. Застали они деда в кровати. Лежит, пот с него градом льётся, дышит тяжело, и глаза мутные как в молоке.

— Иван, что с тобой такое?

— Да захворал я бабаньки, что-то прям совсем не хорошо.

Бабки смотрят на него, и видят что дело совсем плохо. Дед-то уже немолодой, а болезнь его, видать, сильно подкосила. Войну всю прошёл, семью похоронил, а тут собачонка какая-то из колеи выбила. Стали всем хутором деда лечить. От скорой отказывается, говорит, что ни за что в город в больницу не поедет. Помирать так уж лучше здесь, в хуторе.

Помер дед ровно через неделю после Чайки. Было ему уже за восемьдесят. Долгую жизнь прожил, да только не совсем счастливую. И сообщить о смерти старика некому, о родственниках он никогда не говорил, а знакомые все его в курсе смерти, потому что кроме хуторян и не было у деда знакомых. Витька в тот же день гроб сколотил деду скромный, и могилу выкопал на кладбище. Батюшку из церкви не стали звать, Клавка его так, по молитвеннику отпела. А врача звать из города всё же пришлось, чтобы смерть зафиксировать. В тот же день стали в хате его вещи растаскивать. Зашли, и кто что себе брать стал. Бабы за посуду ругаться начали, а Витька сразу за ордена кинулся. Нервно стал скручивать, что аж чуть ли не с кителем вырвал. Увидела это баба Нюра, и сразу всё поняла.

— Ах ты ж сукин сын! — завопила бабка — вон оно что!

— Что с тобой, Нюрка? — недоумевали бабы.

— Да что, что?! Витька ваш, сукин сын, деда убил!

— Да как же убил, Нюрка! Что ты несёшь!? Ты же сама видела, что дед от хандры помер! — возразила Валька.

Не стала бабка ничего объяснять, а кинулась на Витьку с кулаками, давай по лицу его стегать и всё кричала: «Сукин сын!», а тот даже сопротивляться не стал.

Когда поутихло всё, то рассказала баба Нюра хуторянам про Витькину подлость, и с тех пор косо все смотрят в сторону его хаты. Ордена-то он отдал перекупщикам, и вскоре уехал с Валькой в город к детям. Говорят, пьёт там не просыхая каждый вечер, и всё прощенья в бреду пьяном просит у деда. Тогда на вокзале предложили братья ему награды спереть, большие деньги обещали. Воровство в хуторе сразу бы прознали, поэтому Витька и решил Чайку отравить, потому что знал, как она деду дорога. Что не переживёт он её смерти, а как помрёт сам дед, то и ордена его первым делом присвоить решил.

В городе как узнали, что герой Советского союза помер, то приехали в хутор, памятник на могиле поставили. Хотели улицу единственную в честь него переименовать, но после решили что не нужно. Обещали в городе назвать.

Так и остались в хуторе Степном втроём жить Клавка, Кулачиха да баба Нюра. Совсем одичали старушки, и даже телевизор их не спасает. После смерти деда, говорят, деньги в хате большие нашли. Герой Советского союза «богатую» пенсию получал, да и не тратил никуда. Складывал по-тихоньку в шкатулку, на похороны, наверно. Знал бы дед о нужде Витькиной, то так бы дал ему денег. Добрый он был. А Нюрка по сей день утверждает, что видит иногда рано утром деда Ивана с Чайкой. Зажмурится, перекрестится, откроет глаза — а их уже и нет.

Жёлтая весна

В самом начале мая, когда солнце уже греет по-особому мягко и нежно, мы сидели на лавочке возле общежития, скинув с плеч лёгкие куртки, и строили планы на лето.

— Я думаю поехать на море. Неважно в какое место, лишь бы пляж был не далеко. Я ведь море никогда не видел. Только по телевизору, разве что, и на фотографиях — сказал рыжий Серёга, щурясь от яркого солнца.

— Да, море — это что-то с чем-то. Я был там ещё мелкий совсем. Когда к нему подходишь, то уже метров за сто слышишь его томный гул, шелест волн… Ну это нельзя описать, это надо чувствовать. Оно ещё пахнет так не обычно — добавил Дима, и почесал голову.

— А ты чего молчишь? — спросил рыжий у меня.

— А я даже не знаю пока. Как-то всё само получается. Вот когда загадываешь что-то, то никогда не сбывается. Поэтому я не люблю строить какие-то планы.

— Ну почему же? Планы строить тоже надо. Вот поставил себе цель, и начинаешь добиваться её. А если ничего не делать, то чего же тогда можно добиться? — уверенно ответил Серёга.

— Ну, может быть ты и прав — безразлично ответил я.

Было так хорошо, что никуда не хотелось уходить с этой лавочки. Май творил своё волшебство под гармонию птичьих голосов. Влажный чернозём пах свежей, плодородной пашней, а медовый туман распускающейся зелени окутал жёлтой пеленой косые провинциальные улочки. Нам по семнадцать лет, и все эти разговоры «не о чём» казались такими рассудительными, что от них мы, почему-то, чувствовали себя намного старше.