Кто же первый сказал мне на свете о ней?Я никак не припомню сейчас.Может, первый назвал ее имя ручей,Прозвенел по весне и погас.Мог сказать бы отец, но я рос без отца.В школе мать говорила, обучая детей.Я не слышал, я ждал лишь уроков конца, —Дома не с кем меня оставлять было ей.А вокруг только небо, леса и поля,Пела птица-синица, гуляли дожди,Колокольчик катился, дышала земля,И звенел ручеек у нее на груди.Может, птица-синица, береза в лесах,Колокольчик с дороги, калитка в саду,В небе радуга, дождь, заплутавший в овсах,Пароход, прицепивший на мачту звезду,Рассказали, как это бывает, о ней,Но тогда я, пожалуй, был робок и малИ не знал языка ни синиц, ни дождей…Я не помню, кто мне о России сказал.
1960
«Все, говорят, на свете образуется…»
Все, говорят, на свете образуется,Все в жизни станет на свои места.И Дон-Кихот под старость образумился,Но разум не надгробная плита.Прихлопнешь разве разумом стремлениеБыть искренним, и честным, и прямым,И все свои печали и сомненияНести на люди, обращаться к ним.У юности в крови есть жажда поиска.Она сама как поиск и равнаТой жажде, что вела людей до полюсаЖары, вершины, холода и дна…Меня недавно подвели товарищи,Не предали, а час такой настал.И подвели, — подумаешь, удар еще,Немолод я и многое видал.Горел, и мерз, и пировал как следует,Ну подвели, — отбился — пустяки.Но мысль одна с тех пор меня преследует —Как быстро образумились дружки.Разумные, — врагов себе не нажили,А я, как был, останусь им дружком,Но в дружбе что-то все-таки загажено,И это не отмоешь коньяком.Да здравствует святая сила разумаБыть не рабом — хозяином страстейИ поступать, как юностью наказаноНа дымном гребне фронтовых ночей!Пусть не благоразумная — победнаяИдет без страха молодость в зарю.Я буду стар, как перечница медная,Но и тогда я это повторю.
1960
«Алешенька»
Словно в горле песенки горошинка —Пропою, а не произнесу.Есть такая станция «Алешенька»,Как тропинка к поезду в лесу.В двух шагах от каменного города,А как бы у света на краю,Не известна никому, не дорога,Сторожит стальную колею.Ливнем стали и стекла по линии,Будто на колесах города,Никелем окованы, как инеем,Мимо пролетают поезда.Сколько Алексеев и АлешенекВ сутолоке, в громе, в суетеНазвано, окликнуто, опрошеноНа лесной сороковой версте?Мимо все. С печалями, с улыбкамиБез ответа мчатся поезда.Что-то человеческое, зыбкоеПотерялось в громе навсегда.Двести лет прошло с тех пор, как брошеноЛесу, полю, солнцу и рекеИ летит — Алешенька, Алешенька, —А ответа нету вдалеке…