Читаем Стихотворения полностью

клювастые

птицы

За судном, пропахшим треской!

Июль 1961

Старый конь

Я долго ехал волоком.

И долго лес ночной

Все слушал медный колокол,

Звеневший под дугой.

Звени, звени легонечко, Мой колокол, трезвонь! Шагай, шагай тихонечко, Мой бедный старый конь!

Хоть волки есть на волоке И волок тот полог,

Едва он сани к Вологде По волоку волок...

Звени, звени легонечко,

Мой колокол, трезвонь, Шагай, шагай тихонечко, Мой добрый старый конь!

И вдруг заржал он молодо, Гордясь без похвалы,

Когда увидел Вологду Сквозь заволоку мглы...

УТРО ПЕРЕД ЭКЗАМЕНОМ

Тяжело молчал Валун-догматик В стороне от волн...

А между тем Я смотрел на мир,

Как математик,

Доказав с десяток Теорем.

Скалы встали Перпендикулярно К плоскости залива. Круг луны.

Стороны зари Равны попарно,

Волны меж собою Не равны!

Вдоль залива,

Словно знак вопроса, Дергаясь спиной И головой,

Пьяное подобие

Матроса

Двигалось

По ломаной кривой.

Спотыкаясь

Даже на цветочках, —

Боже! Тоже пьяная...

В дугу! -

Чья-то равнобедренная

Дочка

Двигалась,

Как радиус в кругу...

Я подумал:

Это так ничтожно,

Что о них

Нужна, конечно, речь,

Но всегда

Ничтожествами

Можно,

Если надо,

Просто пренебречь!

И в пространстве, Ветреном и смелом, Облако —

Из дивной дали гость — Белым,

Будто выведенным мелом, Знаком бесконечности Неслось...

1961

Сто «НЕТ»

В окнах зеленый свет, Странный, болотный свет... Я не повешусь, нет,

Не помешаюсь, нет,

Буду я жить сто лет,

И без тебя — сто лет, Сердце не стонет, нет,

Нет! Сто «нет»!

<(]ентябръ 1961>

Имениннику

Валентину Горшкову

Твоя любимая

уснула.

И ты, закрыв глаза и рот, уснешь

и свалишься со стула.

Быть может, свалишься

в проход.

И все ж

не будет слова злого, ни речи резкой и чужой.

Тебя поднимут, как святого, кристально чистого

душой.

Уложат,

где не дует ветер, и тихо твой покинут дом.

Ты захрапишь...

И все на свете — пойдет обычным чередом!

Жалобы алкоголика

Ах, что я делаю, зачем я мучаю Больной и маленький свой организм? Ах, по какому же такому случаю?

Ведь люди борются за коммунизм!

Скот размножается, пшеница мелется, И все на правильном таком пути...

Так замети меня, метель-метелица,

Так замети меня, ох, замети!

Я пил на полюсе, пил на экваторе — На протяжении всего пути.

Так замети меня, к едрене матери, Метель-метелица, ох, замети...

Декабрь 1961

Оттепель

Нахмуренное с прозеленью небо,

Во мгле, как декорации, дома, Асфальт и воздух Пахнут мокрым снегом,

И веет мокрым холодом зима.

Я чувствую себя больным и старым, И что за дело мне до разных там Гуляющих всю ночь по тротуарам Мне незнакомых девушек и дам!

Вот так же было холодно и сыро, Сквозил в проулках ветер и рассвет, Когда она задумчиво спросила:

— Наверное, гордишься, что поэт? —

Наивная! Ей было не представить,

Что не себя, ее хотел прославить,

Что мне для счастья

Надо лишь иметь

То, что меня заставило запеть!

И будет вечно веять той зимою,

Как повторяться будет средь зимы И эта ночь со слякотью и тьмою,

И горький запах слякоти и тьмы...

* * *

Брал человек

Холодный мертвый камень, По искре высекал Из камня пламень.

Твоя судьба Не менее сурова —

Вот так же высекать Огонь из слова!

Но труд ума,

Бессонницей больного, — Всего лишь дань За радость неземную:

В своей руке Сверкающее слово Вдруг ощутить,

Как молнию ручную!

* * *

Я весь в мазуте,

весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте!

...Печально пела радиола, звала к любви, в закат, в уют — на камни пламенного мола матросы вышли из кают.

Они с родными целовались, вздувал рубахи мокрый норд. Суда гудели, надрывались, матросов требуя на борт...

И вот опять — святое дело, опять аврал, горяч и груб, и шкерщик встал у рыботдела, и встал матрос-головоруб.

Мы всю треску сдадим народу, мы план сумеем перекрыть, мы терпим подлую погоду, мы продолжаем плыть и плыть.

Я, юный сын

морских факторий, 206

хочу, чтоб вечно шторм звучал, чтоб для отважных — вечно море, а для уставших —

свой причал.

1962

Грани

Я вырос в хорошей деревне, Красивым — под скрип телег! Одной деревенской царевне Я нравился как человек.

Там нету домов до неба,

Там нету реки с баржой,

Но там на картошке с хлебом Я вырос такой большой.

Мужал я под грохот МАЗов, На твердой рабочей земле... Но хочется как-то сразу Жить в городе и в селе.

Ах, город село таранит!

Ах, что-то пойдет на слом! Меня все терзают грани Меж городом и селом...

* * *

О чем шумят Друзья мои, поэты,

В неугомонном доме допоздна?

Я слышу спор.

И вижу силуэты

На смутном фоне позднего окна.

Уже их мысли Силой налились!

С чего ж начнут?

Какое слово скажут?

Они кричат,

Они руками машут,

Они как будто только родились!

Я сам за все,

Что крепче и полезней!

Но тем богат,

Что с «Левым маршем» в лад Негромкие есенинские песни Так громко в сердце Бьются и звучат!

С веселым пеньем В небе безмятежном,

Со всей своей любовью и тоской, Орлу не пара Жаворонок нежный,

Но ведь взлетают оба высоко!

И, славя взлет Космической ракеты,

Готовясь в ней летать за небеса, Пусть не шумят,

А пусть поют поэты Во все свои земные голоса!

Ленинград, 1962

* * *

Мой чинный двор

зажат в заборы.

Я в свистах ветра-степняка Не гнал коней, вонзая шпоры В их знойно-потные бока.

Вчера за три мешка картошки Купил гармонь.

Играет — во!

Точь-в-точь такая, как у Лешки,

У брата друга моего.

Творя бессмертное творенье,

Перейти на страницу:

Все книги серии Рубцов, Николай. Сборники

Последняя осень
Последняя осень

За свою недолгую жизнь Николай Рубцов успел издать только четыре книги, но сегодня уже нельзя представить отечественную поэзию без его стихотворений «Россия, Русь, храни себя, храни» и «Старая дорога», без песен «В горнице моей светло», «Я буду долго гнать велосипед», «Плыть, плыть…».Лирика Рубцова проникнута неистребимой и мучительной нежностью к родной земле, состраданием и участием ко всему живому на ней. Время открывает нам истинную цену того, что создано Рубцовым. В его поэзии мы находим все большие глубины и прозрения, испытывая на себе ее неотразимое очарование…

Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов

Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное