Стихотворения

Они больше, чем просто покров на голой скале.

Они прорастают сквозь самый бельмесый глаз,

Из наибледнейшего корня, из восприятья

Рождаются новые чувства, стремленье

Дойти до конца всех дорог –

Тело стало быстрее и разум пророс.

Они расцветают в любви человека, когда живёт он в любви.

Они приносят плоды, и год познается по ним,

Словно в кожице бурой было его пониманье,

Мёд в его мякоти – последнее откровенье,

Изобилие года и мира, в котором

Стихотворенье придает значенья скале,

Полные столь сложных порывов и образов,

Что превратившись в тысячу разных вещей,

Оголенность скалы исчезает. И в этом –

Исцеленье листвы и земли и наше.

Слова скалы – и человек, и символ.

III.

Формы скалы в Ночном Гимне

Скала – есть серая частица жизни человека,

Камень, откуда он восстает – вверх и вдаль,

Ступень в холодные глубины поколений...

Скала – есть твердая частица воздуха

И зеркало планет, где отражаются они,

Но – преломляясь в человеческом глазу,

Глазу их молчаливого певца:

Бирюзова скала в несносный вечер,

Горящий рдянцем, падким на порочные мечты –

Нелегка добродетель едва взошедшего дня.

Скала – обиталище целого, сила его и мера,

То, что рядом всегда: точка А в перспективе,

Обновляющейся в точке Б: таково

Происхожденье оболочки манго.

Скала – то место, где ясное должно

Доказывать себя и разум, суть вещей,

Начало человеческого и конец,

Где космос заключен, дверь в содержанье, в день

И в то, что высветляет день, вход в ночь и в то,

Что озаряет ночь с ее полночно-мятным ароматом,

И Гимн её скале, как в ярком сне.

Перевод Яна Пробштейна

НЕ ИДЕИ О ВЕЩИ, НО САМА ВЕЩЬ

В преддверье конца зимы,

В марте сдавленный крик извне

Показался твореньем сознанья.

Он был уверен, что слышал

Птичий крик на заре или до,

В ветре раннего марта.

Солнце вставало в шесть

Над снегами уже не помятым плюмажем —

Оно въяве светило.

Увядшее папье-маше сновиденья

Не породило его —

Оно въяве светило снаружи.

Тот крик суховатый был пеньем

Хориста, чьё «до» зазвучало до хора.

Оно было частью блестящего хорала

Светила со свитой хоральных колец,

Еще в отдаленье. Как бы

О реальности новое знанье.

Перевод Яна Пробштейна

ПАРУС УЛИССА

Под силуэтом паруса Улисс,

Символ искателя, плывущего в ночи

В безмерности морской, свои читает мысли.

«Ибо я знаю, – сказал. – Я есмь и право

Имею быть». И правя

Судно под звездным потоком, изрек:

I.

«Если знанье и то, что нам о предмете известно –

Одно, тогда для того, чтоб познать человека,

Надо им стать, для того, чтобы местность познать,

Надо с ней сжиться, – похоже, что так и есть.

А если познать человека значит и всё познать,

А если чувство места и есть

То, что нам о вселенной известно,

Тогда только знание – жизнь,

Единственный свет единого дня,

Единственный путь к единственной простоте,

Глубочайшему утешенью судьбы и мира.

II.

Есть одинокость людская,

Часть пространства и одиночества,

Где знанье отринуть нельзя,

Где знание несокрушимо,

Светоносный спутник, рука,

Крепкая мышца, десница, могучий

Ответ, внявший и внемлющий глас,

Для которой наше право и право вне нас

В их единстве превыше всего, –

Непобедимая сила,

Путь, предначертанный нам,

Мера ничтожности нашей

Залог величия нашего

И нашей мощи грядущей.

III.

Вот настоящий творец –

Одинокое дерево колышет багрянцем ветвей –

Мыслитель, лелеющий золото мыслей в уме золотом, –

Лучезарных, возвышенно звонких:

Радости смысла, вырванной из хаоса,

Дарована форма. Тихий свет

Для такого творца – та лампада,

Что подобно ночному лучу,

Расширяет пространство вокруг –

Это сияние тьмы из ничего создает

Такие строения чёрные, такие всеобщие формы

И тёмные зданья, что диву даешься,

Глядя, как перст, не размером огромный,

Все отметает мановеньем одним.

IV.

Безымянный творец неведомой сферы,

Неведомой, непознаваемой,

Некой данности, словно образ

Аполлона в естестве соприродном,

Образ Рая в краю Утра,

В средоточье себя, грядущего я,

Будущего человека в будущем месте,

Когда и то, и другое известно,

Освобожденье от тайны,

Начало конечного строя

И права человека быть собою самим,

Наукой, себя постигающей, как абсолют.

V.

Глубокое дыхание – опора

Для красноречья, – коль неотделимо

От знанья бытие, то право знать

И право быть – одно. Мы входим в знанье,

Когда мы входим в жизнь, и вместе с ней

Мы обретаем знание, но есть

Иная жизнь, лежащая за гранью

Сегодняшнего знанья, – затмевает

Она сиюминутный блеск –

Светлее, отдаленней, совершенней, –

Ее нельзя достичь, познать лишь можно,

Не волевым усильем обрести,

Но получить путем непостижимым,

Как благодать, ниспосланную свыше, –

Слепящие предчувствия блестяще

Разрешены ярчайшим откровеньем.

Нет карты Рая. Всемогущий Дух

Снисходит на освобожденных смертных.

Мы постепенно узнаем итог,

И каждый человек есть приближенье

К той цельности, когда из сора истин

Прозренье созидает цельный образ.

В тот день, когда последняя звезда

Открыта будет, смертных и богов

Генеалогию отменят – право

Знать будет равнозначно праву быть.

В ничто сотрется древний символ: мы

Проникнем в сокровенный смысл

За символом, уйдем от пересудов,

Что наполняют гулом купола,

Туда, где в птичьем гаме оживет

Легенда, словно в искре свет костра.

VI.