Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны, 1921–1929

                   Сидит Гордеич туча-тучей.
                   "Ох, тяжко, — говорит, — ох, тяжко, — говорит. —
                      Душа горит.
                Не остудить ее ни пивом, ни шипучей.
                   Жена!"
                      "Что, батюшка?"
                         "Жена!
                Ты мне… сочувствовать… должна аль не должна."
                      Перед бедою неминучей?"
                   "Перед какой бедой? Не смыслю, хоть убей. "
                   Должно, мерещится с похмелья?
                   Вот… говорила я: не пей!
                На что ты стал похож от дьявольского зелья?"
                "Ну-к, что ж? Хочу — и пью. Хочу — за ворот лью.
                Спросила б лучше ты, коль знать тебе охота:
                         С чего я пью?"
                         "С чего ж, Гордеич?"
                                             "То-то!..
                Ты думаешь, поди, что досадил мне кто-то.
                Так знай: не кто-то — свой: приказчик старший Нил.
                         Я как его ценил!
                Смышленый, разбитной… и преданный парняга:
                Добра хозяйского при нем никто не тронь,
                         С подручными — огонь,
                         С хозяином — смирняга.
                Почтительный такой допреж был паренек:
                Захочет отдохнуть один-другой денек,
                   За месяц раньше клянчит.
                А нынче черт его, поди-ко-сь, не унянчит.
                   Глядишь: да точно ль это Нил?
                Как будто кто его, злодея, подменил!
                   Вечор потребовал получку.
                         "Зачем?"
                            "Как я в отлучку".
                (А сам впился в меня глазами — чуть не съест!)
                "Спросил бы загодя. Куда с такою спешкой?"
                "В Москву я, — говорит, да с этакой усмешкой. —
                         В Москву… на съезд".
                "Дорожка ровная: ни кочки, ни ухаба.
                Садись — кати… на съезд. Скажи хоть, на какой?"
                         "А на такой…
                   Приказчичий".
                         Смекаешь, дура-баба?!
                Все молодцы стоят кругом и ни гу-гу…
                А я уж совладать с собою не могу
                (Чай, есть и у меня… вот эти, как их… нервы!):
                   "Так вот вы по каким пошли теперь делам!
                   Так вот о чем вы по углам
                         Шушукалися, стервы!.."
                А кто всему виной? Приказчичий журнал!
                Он, он, проклятый, им мозги так взбудоражил!
                Да, нечего сказать, беду себе я нажил.
                Нет, Нил-то, Нил каков? Да ежели б я знал!
                         Спасибо, милый, разуважил:
                "В Москву — на съезд!.." Убил! Зарезал! Доконал!..
                На съезде, дьяволы, затеют разговоры
                         Про наймы, договоры,
                Про отдых, про еду… Найдется, что сказать!
                         Столкуются сынки с отцами,
                         Сведут концы с концами.
                Там долго ль круговой порукой всех связать?
                Попробуй, сладь тогда с моими молодцами!
                И выйдет: у себя ты в лавке — не хитро ль? —
                         Сиди, как аглицкий король,
                         Не на манер расейский:
                Законами тебя к стене-то поприпрут…
                Ох, матушка, скажи: я ль был не в меру крут?
                Аль чем был нехорош обычай наш житейский?
                Ведь всем им, подлецам, я был родным отцом.
                Ну, приходилося, обложишь там словцом,
                         Ино потреплешь малость, —
                Так по вине: прогул, аль воровство, аль шалость…
                Неблагодарные!.. Как дальше с ними жить?.."

                Тут наш Гордеич стал так горестно тужить,
                Что самого меня взяла за сердце жалость.
                Так басенку опять придется отложить.

1913 г.

Басня третья СИЛА