Не в силах бабушка помочь,Царь недоволен, власти правы.И едет он в метель и ночьЗа петербургские заставы.Еще стучит ему в вискиГусарский пунш. Шальной мазуркойМелькают версты, ямщикиИ степь, разостланная буркой…«Поручик, это вам не бал.Извольте в цепь с четвертой ротой!» —И поперхнулся генералГлотком наливки и остротой.От блюдца с косточками слив,От карт в чаду мутно-зеленомОн встал, презрительно-учтив,И застегнул сюртук с поклоном.Покуда злоба веселаИ кружит голову похмелье,Скорей винтовку из чехла —Ударить в гулкое ущелье!Поет свинец. В горах туман.Но карту бить вошло в привычку,Как поутру под барабанВставать в ряды на перекличку.Душа, как олово, мутна,Из Петербурга — ни полслова,И Варенька ЛопухинаВыходит замуж за другого.Кто знал «погибельный Кавказ»(А это песня не для труса!) —Тот не отводит жадных глазСо льдов двугорбого Эльбруса.Как колокольчик под дугой,И день и ночь в тоске тревожной,Он только путник почтовойПо офицерской подорожной.Но дышит жар заветных строкВсё той же волей неуклонной,И каждый стих его — клинок,Огнем свободы закаленный.И не во вражеский завал,Не в горцев нищие селенья,—Он стих как пулю бы вогналВ тех, кто на страже угнетенья!И не простит он ничегоХолопам власти, черни светской,За то, что вольный стих егоОтравлен воздухом мертвецкой.Нет! Будет мстить он, в палачейСтраны своей перчатку кинув,А там пусть целит — и скорей! —В него какой-нибудь Мартынов.1925 — <1976>