Фонтан — это взятый в плен источникиз каменных расщелин, из пещеры,из озера лесного, заключенныйв железных трубах городских бассейнов.Там где-то травы тщетно просят влаги,а здесь фонтаны рушатся в бетони разбивают грудь свою на брызги,томясь извечно жаждою свободы.Они шуршат, они печально стонут,и радуга в их струях преломилась,подобная изогнутому луку.Фонтаны — это пленные ручьи,они тоскуют по росистым веткам,по небу в грозовых летящих тучах,по зорям, отраженным в их воде,и по оленю на скалистых кручах.Они поили и кусты, и травы,и путников, жарою истомленных,они в своем потоке увлекалиосеннюю листву и отводилиот леса руку ночи ледяной.Теперь, стесненные трубою ржавой,они рокочут гневно в пыльных скверахи горестно дробят себя в неволена брызги безысходной горькой доли.И го́рода усталые глаза,его вспотевшее в жару лицокропят прохладной пылью на мгновенье,ломаясь о бетонную ограду.Они всегда в плену, и только ночью,когда их закрывают на покойсадовники иль сторожа бассейнов,им слышно, как поют в горах их братья.Но в час дневной, любимцы горных круч,они сквозь горло и сквозь зубы трубсо свистом прорываются и рушатсвой тяжкий столб о грани стертых плит.Кто видел за решеткой зоосадатоску тигриных глаз в тревоге неустанной,тот знает неизбывную печальи этих пленных городских фонтанов.На раскаленный падая асфальт,они, ветвясь, прохладу распыляют,и брызги их подобны тем слезам,что горе всем несчастным посылает.Асфальт молчит, — он мертв, он безответен.Но кто не понял бы оцепененьяводы остановившейся, пленённойи запертой в своей бетонной чаше?Так замерзает молодость воды,затиснутая в узость ржавых труб.Фонтан тоскует о полете в небо,но к высоте протянутую рукувсегда ломает кто-то, и онабессильно падает, дробясь о камень.Он помнит горы — все в изломах молний,а здесь, над городом, заря томитсяи жаждет влаги, а сухие травыо свежести тоскуют дождевой.Струя уже разломана, когдасо свистом прорывается сквозь зубыи пасть окаменевшей львиной маски.Фонтаны жаждут вольного паденьяс отвесных скал, у своего истока.<1967>