Стихотворения и поэмы

   Золушка была бедна,
   Золушка жила одна,
   корка на воде горька…
   Мачеха была карга,
   отчим – скупой и злой.
   Золушка была бледна,
   платьице из рядна,
   выпачканное золой.

Золушкины сестры сводные

жили веселые, жили свободные.
Вороными качали челками,
шили платья – пчелиный пух,
и на плечиках плюшем шелковым
лопухом раздувался пуф.

   А у Золушки

   ни ниточки,
   ни кутка, ни лоскутка,
   из протертого в сито ситчика
   светит яблоко локотка.

Ничего,

кроме глаз тепло-карих да рук,
ни кольца, ни серьги даровой,
ни иголки заштопать дыру,
ни чулка, хотя бы с дырой!

   Ничего у нее:

   ни червонца в платке,
   ничегосподи нет в ларце,
   ничевоблы у ней в лотке,
   ничевоспинки на лице…

Только золото тянется вдоль ушка,

из сиянья плетеное кружевце…
На дорогу выходит Золушка,
кличет уток – и утки слушаются.

Воробьи по-немецки кричат: «Цурюк!» –

и находками мелкими делятся,
черный уголь от ласк Замарашкиных рук
самородком горящим делается.

   И в саду на шесте

   деревянный ларец,
   и в ларце
   чистит клюв
   оловянный скворец.

Он личинок ловец, говорун и певец

и недолго живет на шесте, на гвозде;
как махнет за моря Замарашкин скворец,
навезет новостей, новостей, новостей!

Нарасскажет того, чего глаз не видал:

где какая земля, где какая вода…
Размечтается Зойка над жестью ведра,
и слезинка у карего глаза видна.

А из комнат высоких доносится зов,

будто грохнулась об пол вьюшка:
– Да огло… да оглохла ты, что ли, Зо-о…
запропастилась, дрянь… лу-ушка!

   У шкафа дубовосводчатого,

   у зеркала семистворчатого
   примеряют сестры лифчики,
   мажут кремами свои личики.

И, как шуба, распахнут тяжелый шкаф,

где качаются платья-весы,
сестры злятся и топают:
– Золушка!
Шпильку дай, булавку неси!
Положи на личико
ланолинчика!

Входит отчим,

осанистый очень,
в сюртуке – английский товар,
он усами усат,
любит волос кусать –
черновязкий фиксатуар.

Отчим шубу берет из дубовых берлог,

и перчатками лапищи сужены,
раззвенелся на белом жилете брелок,
на жене – разблестелись жемчужины.

   А у Золушки

   ни корсажа,
   ни цветка в волосах,
   только траурным крепом сажа
   по лицу – к полосе полоса.

Глянет мачеха – сразу в пятки душа

(провинилась, ну что ж, прибей-ка!).
Ущипнула за щеку подкидыша:
– Тоже хочешь на бал,
плебейка!

Ну, чего засмотрелась? –

Зубов перебор
клавиатурой на падчерицу:
– Марш на сундук, пшла в коридор.
Осторожно,
можно запачкаться…

Разбери, говорит, чечевицы мешок!

И пошла, волоча оплывающий шелк,
сестры, плюшем шурша, отчим, палкой стуча…
Стеариновым шлейфом оплывает свеча.

Глава вторая