Грифельные доски, парты в ряд,сидят подростки, сидят – зубрят:«Четырежды восемь – тридцать два».(Улица – осень, жива едва…)– Дети, молчите. Кирсанов, цыц!..сыплет учитель в изгородь лиц.Сыплются рокотом дни подряд.Вырасту доктором я (говорят).Будет нарисовано золотом букв:«ДОКТОР КИРСАНОВ, прием до двух».Плача и ноя, придет больной,держась за больное место: «Ой!»Пощупаю вену, задам вопрос,скажу: – Несомненно, туберкулез.Но будьте стойки. Вот вам приказ:стакан касторки через каждый час!Ах, вышло иначе, мечты – пустяки.Я вырос и начал писать стихи.Отец голосил: – Судьба сама –единственный сын сошел с ума!..Что мне семейка – пускай поют.Бульварная скамейка – мой приют.Хожу, мостовым обминая бока,вдыхаю дым табака,Ничего не кушаю и не пью –слушаю стихи и пою.Греми, мандолина, под уличный гам.Не жизнь, а малина – дай бог вам!
Paul Verlaine[6]Лес окрылен,веером – клен.Дело в том,что носится стонв лесу густомзолотом…Это – сентябрь,вихри взвинтя,бросился в дебрь, –то злобен, то добрлиственных домросенний тембр.Ливня гульбатопит бульвар,льет с крыш…Ночная скамья,и с зонтиком я –летучая мышь.Жду не дождусь…Чей на дождюслед?..Много скамей,но милой моейнет!..
Моросит на Маросейке, на Никольской колется…Осень, осень-хмаросейка, дождь ползет околицей.Ходят конки до Таганки то смычком, то скрипкою..У Горшанова цыганки в бубны бьют и вскрикивают!..Вот и вечер. Сколько слякоти ваши туфли отпили!Заболейте, милый, слягте – до ближайшей оттепели!