Стихотворения и поэмы. Том 2. Неизданное при жизни

Позади него бергсоновский эволюционизм; он восхитил германское учение о прерывчатости.

Прежде чем перейти к характеристике других будетлян, мы хотим обратить ваше внимание, читатель, на одно чудесное стихотворение Хлебникова, которое нас, при первом знакомстве с его творчеством, так пленило. Мы имеем в виду стихотворение, помещённое в сборнике «Четыре птицы», – «Смугла, черна дочь Храма…».

Любовь смертное дыхание растворяет, дойдя до силы невероятной, в смерть уходит.

Взаимодействие сие волшебное зрим мы в стихах этих.

Слушая их, крылами воли творческой, сильной перенесены мы мгновенно словами Хлебникова в те времена:

«… когда среди копий, кончаров, вёсел и перначей стоял сам орёл смерти, а она (т. е. Фатьма Меннеда. – Л. А.) отражалась в воде, качнув синими серьгами, хохотунья с раз навсегда печальными глазами…».

Нам в ясности воздуха раскалённого представляется храм древнего Востока, где в полутьме прохладной священный танец пляшет, пусть та же Фатьма Меннеда.

«Если бы смерть кудри и взоры имела твои, я умереть бы хотела».

Хрупкая в красоте, обрамлённой из камня высеченными слонами, в круженьях ядовитых, таящая страсть огненную, готовая в жертвенной пляске умереть, готова в то же время прорвать кинжальный круг. Прорвать, чтобы в любви палящей растаять.

В этом стихотворении (в ст. «Смугла, черна дочь Храма…». – А. М.), как и во многих других, сказывается его изумительное стихотворство – многорифмичность. На всём протяжении оно перебивается стихом:

«А в перстне капля яда, яда», который чередуется заместителем:

«А в перстне капля яда, в перстне».

В конце сливаясь вместе, два стиха дают необычайную силу подъёма, который внезапно переходит в покойной меткости концевой стих:

«Быть мёртвой слонихе отрада».

Не останавливаясь на изумительном словотворчестве Хлебникова, не касаясь заумного языка и его поэтико-математических исследований, временно мы переходим к следующим поэтам, намереваясь дать этим наброскам лишь их поэтический облик.

Григорий Петников

«Ландшафт нужно ощущать как тело».

Новалис

Изящество, строгость, бесподобная подлинность. Таковы качества его переводов Новалиса.

«Чем поэтичней, тем истинней».

Поистине поэтичность переводов Петникова непревзойденна.

«Поэт пользуется вещами и словами, как клавишами, и вся поэзия покоится на действительной сопряжённости идей, на самодейственном, умышленном, идеальном созидании случая».

Петников играет на тех же клавишах, что Новалис и вместе с ним проникает в углубленную суть вещей.

«Внутрь идёт таинственный путь».

«…если кто овладел ритмом мира, это значит, что он овладел миром».

Ритмика природы хорошо известна Петникову.

Поэт растворился в природе… И вдруг мы увидали его многоликий, раздробленный в космосе образ. Воплощения и превращения его легки и непринуждённы; то он мелькнет дриадой в лесу, то ореадой или мариной, то словно радугой прорежет голубель или плугом взрежет землю.

Сопоставляя творчество Петникова творчеству Тютчева, по мысли И.И. Прейса, мы добавим, для уточнения характеристики творчества обоих: Тютчев шёл в космос, тогда как Пет-ников исходит из него, для него космос есть первичное пребывание – Родина.

Слава в неоценённости забытого Маллармэ восстановлена и сияет в переводах Петникова. Хлебников в своей замечательной статье «О современной поэзии»[7] высказывает удивительные мысли о творчестве будетлян и, в частности, Петникова и Асеева:

«Слово живёт двойной жизнью.

То оно просто растёт как растение, плодит друзу звучных камней, соседних ему, и тогда начало звука живёт самовитой жизнью, а доля разума, названная словом, стоит в тени, или же слово идёт на службу разуму, звук перестаёт быть «всевеликим» и самодержавным: звук становится «именем» и покорно исполняет приказы разума; тогда этот второй – вечной игрой цветёт друзой себе подобных камней.

То разум говорит «слушаюсь» звуку, то чистый звук – чистому разуму.

<нрзб.> Иногда солнце – звук, а земля – понятие; иногда солнце – понятие, а земля – звук.

<нрзб.> На каком-то незримом дереве слова зацвели, прыгая в небо, как почки, следуя весенней силе, рассеивая себя во все стороны, и в этом творчество и хмель молодых течений.

Петников в «Быте побегов и «Поросли солнца» упорно и строго, с сильным нажимом воли ткёт свой «узорник ветровых событий», и ясный волевой холод его письма и строгое лезвие разума, управляющее словом, где «в суровом былье влажный мнестр» и есть «отблеск вненевозможной выси», ясно проводят черту между ним и его солетником Асеевым».

Так бесподобно характеризует основатель будетлян творчество Петникова, чуть ли не единственного в настоящий момент будетлянина, сохранившего чистую линию будетлянства.

Его последний сборник «Книга Марии Зажги Снега» полон ветреной свежести природы.

Подобно Новалису, Маллармэ привлек внимание Петникова. Слава в неоценённости забытого французского поэта восстановлена и сияет в его переводах.