Стихотворения. Поэмы

«Сперва — как получил я имя Кукуруза?
Средь кукурузных гряд нашли меня, бутуза.
Та, что нашла меня и оказала помощь,
Так прозвала меня. Я стал ее приемыш.

Жена сквалыжника, большая сердоболка,

Однажды занялась на огороде полкой
И вдруг подобрала младенца-карапуза,
Который нагишом лежал средь кукурузы.

Я плакал, говорят. Она из состраданья

Решила взять меня к себе на воспитанье.
Любя ребят, она сама была бездетна,
Но муж был скуп у ней. С ним спорить было тщетно.

Как увидал меня, так, стыд теряя всякий,

Стал бедную жену ругать он, как собаку.
«Ты что, с ума сошла? Сокровище! Подкидыш!
Чужого все равно за своего не выдашь!»

А мужу та в ответ: «Еще б недоставало,

Чтоб он остался там, живой ребенок малый!
Когда б он там погиб, как я б могла своими
Губами призывать потом господне имя?

Да надо рассудить, ведь это не змееныш!

Немного подрастет, окупится найденыш.
Он даровой чабан для вас, для овцевода,
И помощь мне в дому, — вот и вернет расходы».

Сдавался злой ворчун, но на меня, по злобе,

Смотрел всегда потом он косо, исподлобья,
И если дел своих я чуточку не ладил,
Он батогом меня и так и этак гладил.

Так я и вырос бы среди пинков и брани,

Ничем не скрасив тьмы такого прозябанья.
Но я дружил с одной девчуркой белокурой, —
Мне радостью она была в той жизни хмурой.

Мать умерла давно у ней, у горемычной.

Женился на другой отец ее вторично,
Но умер вскоре вслед и он, и оказалось,
Что с мачехою злой она одна осталась.

Та девушка была мне розаном весенним,

Единственным моим всегдашним утешеньем.
Как я любил ее! Соседи в околотке
Нас звали ласково: приходские сиротки.

За то, чтобы ее увидеть было можно,

Я жертвовал легко ватрушкою творожной.
Как радовался я, когда я в день воскресный
Мог вместе с ней играть средь детворы окрестной.

Так дружно жили мы в ребячестве сначала,

Когда же я подрос, — как сердце заиграло!
За поцелуй ее или прикосновенье
Я был готов весь мир отдать без рассужденья.

Но мачехина злость, пинки и перебранки

Ей отравляли жизнь, — бог не простит тиранке!
Кто знает, что б еще с ней сделала старуха,
Когда б не я. Востро со мной держала ухо!

Но вот и для меня собачья жизнь настала:

Хозяйка наша жить нам долго приказала.
Не стало у меня той матери названой,
Печальницы, меня нашедшей, мальчугана.

Я жизнью закален и нравом не плаксивый,

Слезинку для меня пролить — большое диво,
Но на похоронах я плакал неуемно
По доброй той душе, по матери приемной.

А Илушка, кого назвал я розой вешней,

Та плакала еще быть может, неутешней.
Как было не рыдать? При жизни доброхотка
Старалась обласкать, где чем могла, сиротку.

Покойница не раз твердила перед смертью:

«Не беспокойтесь, я вас поженю, поверьте,
Ей-богу, поженю. Да что за шутки, право!
А пара-то из вас получится на славу!»

Слов тратить попусту бедняга не любила,

И если б не сошла сама от нас в могилу,
То обвенчала б нас, могу сказать наверно,
Ни мужа не боясь, ни той старухи скверной.

Но вот ушла она, и с ней ее обеты.

Для нас настала ночь без всякого просвета.
Как в памятные дни поры первоначальной,
Друг к дружке льнули мы средь этой тьмы печальной.

Но счастья не судил нам бог и отнял тоже

Последний луч надежд и благодати божьей.
Я стадо потерял, хоть овцы — не булавка.
Хозяин разругал меня и дал отставку.

Я с Илушкой тогда простился белокурой

И по миру пошел, унылый и понурый.
Я обошел весь свет с востока до заката.
И видел многое, и поступил в солдаты.

Когда я уходил, не заклинал я милой,

Чтоб сердца своего другому не дарила.
Она мне верила с таким же простодушьем.
Мы знали — верности друг другу не нарушим.

Располагать собой не властен, королевна.

Я Илушку люблю и в мыслях с ней вседневно.
Куда ни заберусь, куда себя ни дену,
Кого ни встречу я, не будет ей замены».