Так Янош двигался, пересекая страны.Он больше не страдал. Закрылась сердца рана.И не впивалась в грудь колючею занозойС могилы Илушки обломанная роза.Он за подкладкою хранил ее отводок.В пути, когда на грудь склонял он подбородокИ мельком на нее посматривал украдкой,Его охватывал какой-то трепет сладкий.Так он однажды брел. За рощей солнце село.Недолго полоса заката розовела.Угасла и она и скрылась с глаз бесследно.Дорогу осветить ей вышел месяц бледный.Уже зашла луна, когда шагавший ЯношРешил привалом стать на этом месте на ночь.Не разбирая, где свалила с ног усталость,Он как попало лег, чтоб отоспаться малость.Он спал, не ведая, где он расположился,А он на кладбище забытом находился,На старом кладбище, где вольно, без ухода,Царила, буйствуя и одичав, природа.Как полночь пробило, открылись все гробницы,И бледных призраков явились вереницы.Их выдохнула глубь могил во всяких видах, —В истлевших саванах и простынях-хламидах.Они пустились в пляс, перелетая ямы,И затряслась земля от топота и гама.Ни песен их, ни их прыжков в тиши безлюднойНе слышал Янош, — так уснул он непробудно.Вдруг он замечен был одной плясавшей тенью.«Смотрите-ка, живой! — вскричало привиденье. —Захватим смельчака, похитим сумасброда,Посмевшего прийти в час нашего обхода».И сонмы мертвецов, сдвигая полукружье,Столпились вкруг него, и кончилось бы хуже,Когда бы нечисти, теснившейся в тумане,Не разогнал петух, пропевший ранней ранью.Проснулся Янош, весь от холода в ознобе.Дул ветер и качал траву среди надгробий.Встал Янош, посмотрел на плиты удивленноИ далее пошел дорогой нетореной.