Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

«Но почему в одни и те же дни
Мужает знанье и безумье зреет,
Как будто в равновесии они?
Во мне самом, я чувствую, стареет

Отживший мир и новый из ростков

Встает, неудержимо расцветая…
Повсюду пресмыкательство льстецов,
Повсюду зверства ненасытной стаи

Тиранов, придавивших горожан.

И в то же время видим мы, ликуя,
Что новой правдой путь наш осиян.
Как это все пойму и различу я?

Так, грезя о всеобщем мире, шел он

И в городе чужом обрел приют,
Но прежнею тревогою был полон,
Как будто дом его горел и тут.

Он уходил в леса с толпой бродяг

И ягодами дикими питался.
В глухих ущельях, где от века мрак,
Его суровый голос поднимался.

«О звери! — он гремел из темноты. —

Вам, кто войны и крови жаждет, горе!
Италия! Нет, не царица ты
Всех стран, а челн, носимый штормом в море!»

IV

Нет, не легко вернуться. Иногда
В последний миг весь труд погибнет даром,
Когда того, на что нужны года,
Изгнанники достичь одним ударом

Попробуют… Так и они до срока

К воротам флорентийским подошли
И были вновь разгромлены жестоко.^{27}Ни кровь, ни жертвы им не помогли.

Плясал и пел обманутый народ,

Тиранов охватило ликованье.
Изгнанникам, отбитым от ворот,
Пришлось узнать вторичное изгнанье.

Мечи сломали многие из них,

Ценою чести получив прощенье,
А он провозглашал в краях чужих
О человеке новое ученье.

«Дабы велики были вы вовек,

Вам, люди, о великом я напомню.
Сильнее, чем вы мните, человек,
И мир всех наших домыслов огромней», —

Он написал. И на пергамент снова

Нанес, слова уверенной рукой:
«В свой час, как гордость города родного,
Уже иным вернусь и я домой».

V

Лишь тот судья, кто сознается честно
В своей вине и суд вершит над ней…
Он был таким судьей. Он легковесно
Не отрицал в себе самом страстей,

Что, словно враг, во тьме души живут.

Он признавал свою виновность смело.
Изгнанник, он весь мир на Страшный суд
Призвал, пройдя сквозь адские пределы.

Во глубине времен искал он знака

К спасению, и спутником своим
Он выбрал слово древности, из мрака
Забвенья долетевшее к живым.

Размеренно терцины заструились^{28}

,И потрясла людей безмерность мук,
И новые миры для них открылись,
И тайное известно стало вдруг.

Во что бы ни рядилась старина,

Ее настигнет приговор суровый!
Она в темницу рифм заключена,
На ней стихов тяжелые оковы.

Свободный город вновь сиял счастливо

И криком «Мир!» изгнанников встречал,
И он, поэт, сжимая ветвь оливы,
В ворота вожделенные вступал.

VI