— А ты убирай свои ноги, здесь не гостиная.
— Да куда же уберу я их, когда все полным-полно?
— Ничего, как-нибудь доедем, — успокаивает Алешу Костя.
— Тебе-то хорошо, ишь каким барином расселся.
— Сам к окошку хотел, сам и виноват.
— Ну, теперь кажется все, остальное с нами, сколько у вас вещей-то?
Начинают считать — здесь девять.
— И у нас семь, значит все. Ну, Господь с вами, — папа захлопывает дверцу.
— Трогай.
Карета покачивается, и мы медленно отъезжаем. Бабушка, мама и няня крестятся, я тоже хочу перекреститься, но не могу вытянуть руку, сжатую няней и Костей.
— Слава Богу, едем, — улыбается мама.
— Уж подлинно, слава Богу.
М.Д. Семенов-Тян-Шанский
ЖАЖДА
<ЧАСТЬ 1>
<Ч. 1, гл. 1. Действие начинается в 1914 г. Сквозь восприятие Александра Андреевича Нивина (прототип — автор романа), его жены Эвы (прототип — Эми Андреевна Парланд, английского происхождения), их дочери двухлетней Настеньки показано начало мировой войны. Гл. 2. Весть о разгроме армии Самсонова. Гл. 3. Александр в Восточной Пруссии. Гл. 4. После боя Александр доставлен в госпиталь “с явными признаками острого помешательства”. Гл. 5. Эва и Кирилл (прототип — самый старший брат Рафаил) едут в Белосток, где в госпитале находится контуженный Александр. Гл. 6. Петя, самый младший (прототип — Александр), идет на войну. Уже воюет Николай, моряк. Гл. 7. Александр по настоянию врачей из Петербурга уезжает с семьей в Звенящее (Гремячку). К ним приходит Алексей (прототип — Леонид)>.
<ИЗ ГЛАВЫ 7>
Уже девятый год жил Алексей крестьянской жизнью, и в эти восемь лет горе, заставившее его бросить ту деятельность, которой посвятил он себя в 1905 г., вызванное смертью сестры Маши, как называл он Марию Михайловну[311]
, под тяжестью непривычной для него крестьянской работы постепенно утрачивало свою былую остроту.Особенно ясно сознавал он это в эту весну. Повлияло ли на него семейное счастье и тепло брата Шуры, от которого он с трудом ушел, или это было действие весны, когда с такой жизненной силой звенела вода по оврагам, а молодая, еще бесцветная трава буйным ростом своим или насквозь прокалывала побуревшие, прошлогодние листья, или на глазах Алексея шевелила их, — но ему ясно чувствовалось, что его одинокая жизнь в лесу, его мучительные искания правды, точно так же не то, как было не то увлечение в свое время музыкой и композиторством, потом стихотворчеством и писательством и после революционной работой в подполье. Страшно было сознаться в этом, потому что он знал, что недовольство собой и своим делом было у него всегда связано с чувством зарождающейся любви.
В первый раз, когда Алексей понял, что музыка его не то, и он возненавидел свое композиторство и после со стыдом вспоминал его и уничтожал все, что им было когда-либо написано, — он встретил подругу своей сестры Софью Дмитриевну. Ему было тогда двадцать лет, он был на втором курсе университета. Со всей страстностью впервые пробудившегося чувства ему хотелось возбудить к себе внимание Софии, как мысленно он называл эту рослую, с высокой грудью, густыми каштановыми волосами и почти бесцветными, русалочьими, по его определению, глазами девушку, мечтавшую об артистической карьере. Как-то вечером он стал играть ей свое новое произведение, в котором, как казалось ему, было вложено все лучшее, что было в его душе и что впервые так ясно им осознано при встрече Софии. Он играл с увлечением и вместе с тем напряженно следил за тем, как воспринимала она его музыку, и вдруг в самом лучшем, по его мнению, месте она громко зевнула. Кровь бросилась ему в лицо, он с трудом доиграл. Ему не нужно было ее слов, он знал наверно, что это не то, что она осудила его музыку и вместе с ней и его. — Так что же то?
В нем болело и ныло его самолюбие, он должен был во что бы то ни стало вычеркнуть из сознания Софии эту неудачную музыку и доказать ей, что, несмотря на этот постыдный провал, он, Алексей Нивин, не такой, как тысячи, что он создан для великого и что она не может и не должна пройти мимо него равнодушной и гордой.
Как мучительна была эта любовь!