Стихотворения. Рассказы. Гора

В этот поздний час у гхата уже никого не было. Завели свою монотонную песню цикады. В храме только что пробил гонг, и его последние удары отдались эхом где-то на том берегу, в тенистом лесу, и замерли. Слабый ветерок едва шевелил листву. На меня падала тень сидящей на моих ступенях Кушум. Озаренная лунным светом, перед ней тихо несла свои воды светлая Ганга, а позади — в кустах, меж деревьев, под сенью храма, у порога полуразвалившегося домика, в пальмировой роще притаилась темнота. На ветвях дерева чхатим^{115} покачивались летучие мыши. Всхлипывала на куполе храма сова. Со стороны деревни доносился по временам плач шакалов.

В это время из храма неторопливо вышел саньяси. Он подошел к гхату, спустился на несколько ступенек и, увидев одиноко сидящую женщину, хотел было повернуть обратно. Но в этот момент Кушум подняла голову и обернулась. С головы девушки упал край сари, и лицо ее озарилось лунным светом. В этот миг оно было подобно лотосу, устремившему свои лепестки к луне. На мгновение их взгляды встретились. Казалось, они узнали друг друга, как будто были знакомы в ином рождении.

Где-то над головой закричала сова. Кушум вздрогнула, натянула на голову сари и, припав к ногам саньяси, совершила пронам.

— Как тебя зовут? — спросил саньяси, благословляя ее.

— Кушум, — ответила девушка.

После этого она медленно направилась к своему дому, который находился совсем рядом. А саньяси долго еще сидел на моих ступенях. И, лишь когда луна склонилась к западу и тень саньяси уже ложилась прямо перед ним, он встал и направился к храму.

С этого времени Кушум каждый день приходила к саньяси и простиралась перед ним ниц. Если саньяси объяснял шастры, она, стоя где-нибудь в сторонке, внимательно слушала его. Окончив молитву, саньяси звал Кушум и рассказывал ей священные сказания. Не знаю, все ли понимала Кушум, но только слушала она его с благоговейным вниманием. Она точно и беспрекословно следовала всем его наставлениям. Кушум свято выполняла обряд служения богу, с большим усердием убирала в храме, приносила в дар божеству цветы, мыла храм водой из священной Ганги.

Каждое слово саньяси западало ей глубоко в душу. Постепенно взору ее открылся неведомый доселе мир, а душа распахнулась навстречу новой жизни. Она увидела и услышала то, о чем раньше не имела даже понятия. Тень печали не омрачала больше ее лица. Когда по утрам она в благоговении припадала к ногам саньяси, то казалась омытым росою цветком, принесенным в дар богу. Девушка вся светилась тихой радостью.

Был конец зимы, и вечерами с юга дул теплый ветер. Небо стало по-весеннему голубым. В деревне после долгого зимнего перерыва вновь заиграла флейта и полились звуки песен. Гребцы оставили свои весла и, пустив лодки по течению, запели гимн Кришне^{116}. В неуемной радости перекликались друг с другом птицы. Пришла весна!

Весенний ветер вдохнул в мое каменное сердце молодость, мои лианы наполнялись радостью, ощущением юности, и каждый день на них появлялись все новые и новые пышные цветы. Все это время я не видел Кушум. Она перестала ходить в храм, не приходила к реке и не встречалась с саньяси.

Я никак не мог понять, что случилось. Но вот как-то вечером они снова встретились на моих ступенях.

— Пробху^{117}, вы звали меня? — спросила Кушум, опустив голову.

— Звал. Скажи мне, что случилось? Ты совсем забыла всевышнего?

Кушум молчала.

— Открой мне свою душу.

Кушум слегка отвернулась и промолвила:

— Пробху, я грешная и потому не могу, как прежде, служить богу.

— Кушум, — очень ласково проговорил саньяси, — я чувствую, что тебя тяготит что-то.

Кушум вздрогнула, — может быть, у нее мелькнула мысль, что он сам обо всем догадался? Глаза девушки наполнились слезами, она бессильно опустилась на ступеньки к ногам саньяси и, закрыв лицо краем сари, разрыдалась.

— Скажи мне, что тебя тревожит, — проговорил саньяси, немного отодвигаясь, — я укажу тебе путь к покою.

— Я скажу, раз вы приказываете. Я не сумею рассказать все так, как нужно, но вы, я думаю, и так все знаете. — В голосе Кушум звучали беспредельная преданность и почитание. Она то запиналась от волнения, то совсем умолкала.

— Пробху, я поклонялась, как богу, одному человеку. Я молилась на него, и этой радостью почитания было переполнено все мое сердце. Но однажды ночью мне приснилось, будто он — хозяин моего сердца, будто он сидит со мною под деревом бокул, держит мою руку в своей и говорит мне слова любви. И я не видела в этом ничего странного, ничего невозможного. Я проснулась, но чары сна не исчезли. Когда на следующий день я увидела этого человека, то смотрела на него уже по-другому. Из головы у меня не шел тот сон. Полная страха, я старалась быть подальше от этого человека, но сон неотступно преследовал меня. С тех пор в моем сердце нет покоя, нет светлой радости, нет благочестия.

Когда Кушум говорила все это, вытирая катившиеся по щекам слезы, я смотрел на саньяси: он собрал все свои силы, чтобы подавить охватившие его чувства.

— Ты должна сказать, кого ты видела во сне, — проговорил саньяси, когда Кушум кончила исповедь.