Сто чудес

ПОТОМ начался новый кошмар. Осенью 1943 года, когда возникла немалая вероятность, что армии «Оси» проиграют войну – они потерпели поражение при Сталинграде и отступили из Северной Африки и с Сицилии, – в Терезин прибыло 1200 еврейских сирот из Белостока в Польше. О них поручили заботиться взрослым, большей частью – докторам и медсестрам, включая Оттлу Кафкову, младшую сестру чешского писателя Франца Кафки.

Дела в гетто шли без перебоев, как в хорошо смазанной машине, и, как полагалось, новоприбывших отправили в процедурный центр для дезинфекции и обработки от вшей. Но почему-то этих детей изолировали от всех прочих узников, кроме тех, кто заботился о них.

Фреди, встревоженный их состоянием, установил контакт с попечителями, отвечавшим за детей, но его поймали. В наказание Фреди заперли в тюрьме и включили в число 5000 евреев, отбывавших ближайшим рейсом на восток. Нас, тех, кто работал с ним, как будто обезглавили. Но худшее было впереди.

Прежде чем покинуть Терезин в переполненном вагоне 6 сентября 1943 года, он рассказал друзьям, почему детей из Белостока держали отдельно. Представители швейцарских властей проявили интерес к нацистским трудовым лагерям и грозились нагрянуть с визитом. Детей из Белостока должны были обменять на немецких военнопленных в Швейцарии. Когда этих детей привезли в Терезин и повели в душевые, они в истерике завопили: «Газ! Газ!» Сбившись в кучу, они отказались принять душ и даже снять свою грязную и вшивую одежду.

Так первое известие о газовых камерах достигло Терезина с эффектом глухих ударов землетрясения, потревоживших всех обитателей. Я услышала об этом от ближайших друзей Фреди и лишь наполовину поверила. Я не могла допустить, что целый народ уничтожают сразу десятками тысяч. С того дня атмосфера в гетто стала невероятно напряженной.

Реакция детей из Белостока на душевые кабины в Терезине стоила им жизни: всех их позднее отослали в Освенцим вместе с их попечителями, чтобы убить там.

Жизнь утратила все краски. Мои отец и дед умерли, Фреди исчез. Одна из сестер отца, тетя Ирина, была транспортирована вместе с Фреди, так же как и обожаемая мною Зузана Геллер и ее семья, в том числе отец-врач. Моя мать была все еще очень подавлена, и единственный, с кем я могла проводить время, стал Гануш. Чувствуя себя уязвимой, отчужденной, я постепенно отдалилась от группы «Маккаби», хотя считалось, что я – один из вожаков. Меня больше не интересовала политика, не в последнюю очередь потому, что повсюду шла борьба за влияние и власть, даже за то, чтобы помешать отправке кого-то на восток.

Я была настроена идеалистично и всегда старалась поступать правильно. Я считала, что новую информацию нужно передавать другим и что всем следует рассказывать все. Другие же думали, что лидер должен знать больше других, чтобы их контролировать. В итоге я отказалась от политических затей и стала думать своей головой, на что когда-то надеялся мой отец.

В это время разразилась эпидемия энцефалита. Многие в гетто умерли. Поначалу никто из моих ближних не пострадал, но потом заразилась я. Меня мучили головные боли, головокружения, и всякий раз, вставая, я падала или меня резко шатало набок. Проводились медицинские осмотры, чтобы выявить заболевших, но я не хотела проходить проверку, опасаясь, что меня отправят на восток или поместят в карантин, и я перестану видеть Гануша.

Он и его друзья проверяли, могу ли я держаться прямо без посторонней помощи: «Поверни налево, даже если тебя клонит направо», – подсказывали они, и после долгих упражнений я как-то научилась управлять своим телом. Поэтому во время теста мне удалось стоять прямо, но немецкий врач с умыслом уронил на пол карандаш. Нагнувшись за ним, я потеряла равновесие и упала.

В августе и сентябре я шесть недель находилась в больнице, что было сущей пыткой, хотя и спасло нас с матерью от сентябрьской транспортировки на восток: старейшины не стали посылать ее без меня. На карантине я не виделась с матерью, Дагмар и Ганушем, хотя он каждый день приходил под окна больницы и махал мне. Заботы о моем здоровье вернули маме волю к жизни.

НЕОЖИДАННО в Терезине начались перемены. Швейцарский Красный Крест и представители Дании, обеспокоенные судьбой пятисот датских евреев, попавших сюда, желали посетить гетто. Нацисты запаниковали и занялись Verschonerung, приукрашиванием, стремясь преобразить грязные улицы гетто в нечто, что удовлетворило бы инспекцию Красного Креста. Вскоре, в морозный ноябрьский день, все население гетто, предупрежденное за два дня, под дулами автоматов погнали в какую-то долину для «ценза», или пересчитывания.

Пока мы волочились по деревенским дорогам к широкому открытому полю, все задавались вопросом, что с нами будет. Мало кто верил, что нас просто хотят пересчитать, потому что в гетто немцы могли легко все узнать из бумаг. Намеревались ли они убить нас там, где не будет никаких свидетелей? Они передумали, поскольку сообразили, что не справятся со всеми мертвыми телами? Никто не знал.