Чем больше денег, тем шикарнее вечеринки, и я нигде еще не видела такой роскоши, как в Каннах. В один прекрасный вечер музыку на пляже обеспечивает самый крутой диджей Франции. В другой раз власти перекрывают дорогу на протяжении десяти кварталов, и шеф-повара с мишленовскими звездами устанавливают киоски и готовят самую вкусную в мире уличную еду.
В светлое время мы смотрим фильмы на кинофестивале (Себастьен ухитрился раздобыть пропуска, хотя у нас нет удостоверений прессы), наблюдаем за уличными музыкантами, многие из которых талантливее профессионалов, и находим новых друзей. Себастьен сближается с Ирикефе Олува, ресторанным магнатом, приехавшим в город на фестиваль; у них с Ирикефе общие гастрономические взгляды. Я знакомлюсь с туристами из Австралии, преподавателями японской школы искусств и игроками в регби из Уэльса, которые приехали жариться на пляжах топлес при свете дня и зажигать на вечеринках ночи напролет.
Сегодня вечером Ирикефе пригласил нас на праздник в свое «скромное кафе», которое на самом деле расположено среди великолепного сада, и забронировать столик в нем труднее, чем в самом фешенебельном ресторане Франции. Ходят слухи, что всемирно известные актеры готовы отменить свои мероприятия ради ужина у Ирикефе.
– Как я выгляжу? – спрашиваю я у Себастьена, вертясь перед зеркалом.
Расшитое стразами платье в пол переливается при каждом движении, а в волосах мерцают хрустальные цветочки.
Он застегивает смокинг, любуясь мной.
– Королева.
– Королева фей? Или королева дискотеки?
– Определенно первое, – смеется Себастьен.
– Хорошо. А ты, – говорю я и поправляю синий шелковый квадратик в кармане его пиджака, – вылитый Джеймс Бонд.
Когда мы приходим в ресторан, среди топиариев выступает европейская поп-группа, и несколько десятков человек танцуют под цветочными гирляндами. Официанты разносят закуски на серебряных подносах, а в дальнем конце сада установлены столы для рулетки и покера.
Ирикефе пробирается к нам сквозь толпу. На нем безупречно сшитый фиолетовый костюм.
– Себастьен! Кто бы мог подумать, что простой рыбак может выглядеть таким франтом?
Затем он поворачивается ко мне и говорит:
– Элен, мне придется выгнать тебя из кафе. Ты так прекрасна, что на меня никто не обращает внимания.
– Ты мне льстишь, Ирикефе.
Я целую его в обе щеки, как меня научили в Каннах.
Ирикефе ведет нас к бару и заказывает безалкогольные коктейли. Пару минут спустя он замечает новых гостей.
– Ах, извините, я должен поздороваться с Пенелопой и Хавьером.
– С Пенелопой Крус и Хавьером Бардемом?
Я резко поворачиваю голову, рискуя сломать шею. Это действительно знаменитые испанские актеры.
– С кем? – спрашивает Себастьен.
– Ты не знаешь Пенелопу Крус и Хавьера Бардема?
Себастьен пожимает плечами.
Группа заканчивает песню и начинает другую, чуть медленнее, но все еще в довольно оживленном поп-ритме. Себастьен переключает внимание с кинозвезд на небесные светила, и его лицо принимает ностальгическое выражение.
Я кладу руку ему на плечо.
– У нас что-то связано с этой песней?
Он кивает и дарит мне задумчивую, чуть грустную улыбку.
– «Щека к щеке» Ирвинга Берлина. Однажды мы танцевали под нее в Гонолулу. Только это другая версия.
– Давай все равно потанцуем, – прошу я, взяв его под руку.
Себастьен не двигается с места.
– Не знаю…
– То была другая жизнь, – успокаиваю я.
Он замирает еще на несколько мгновений, теряясь в промежутке между жизнями.
– Иди сюда, – говорю я, гладя его по лицу. – Ко мне.
У него между бровями появляется морщинка. Он со страдальческой улыбкой возвращается в настоящее.
– Извини, ты права. Давай потанцуем.
Мы пробираемся сквозь толпу, которая стала еще больше, к танцполу. Я обнимаю Себастьена за шею, а его руки обхватывают меня за талию. Однако эта кавер-версия не очень подходит для медленного танца. Она… несколько более энергичная. Как любовь на амфетаминах. Мы не успеваем за ритмом, и до Себастьена постепенно доходит нелепость происходящего. Сначала он пытается сохранить серьезность, но я раскачиваюсь еще выразительнее, и он начинает хохотать.
Я запечатлеваю на его губах смачный поцелуй. Мне нравится, когда он расслабляется и хотя бы на время забывает о прошлом.
У глаз Себастьена появляются веселые морщинки, черты смягчаются, и даже его походка становится легче. Ужасно хочу, чтобы он чаще расслаблялся и чувствовал себя счастливым. Не всегда получается, но я буду стараться.
Песня заканчивается, и солист наклоняется к микрофону.
– Следующая композиция называется «Протест Кенди Тако», – говорит он на английском с легким акцентом. – Кто-то может найти в ней особый смысл, другим она покажется глупой. Решайте сами.
Солист улыбается слушателям и поворачивается к группе.
– Раз, два… раз, два, три!
Из динамиков гремят клавишные и барабаны, гитарист и басист ударяют по струнам. Ресторан оживает от неистового ритма песни, трясется пол, звенят бокалы, подпрыгивают столы, даже стены вздрагивают.