Сто лет Ленни и Марго

Он лежал с открытыми глазками – это я еще могла различить. По-прежнему бледный, в ползунках, завернутый в одеяло. Он смотрел вверх, на меня. Не знаю, на кого я была похожа. Его мама, прикрывшая рукой левый глаз. Интересно, помнит он, думала я, как мы играли в “ку-ку”, и считает ли, что именно этим занимаемся сейчас.

Я не знаю, как прощаться с ребенком. Тогда не знала и не знаю сейчас. Поэтому стала беседовать с ним. Рассказала, какую жизнь он будет вести, какую носить школьную форму и как солнечными летними днями мы будем ходить на прогулку в парк. Как он устроится работать на полставки в овощной магазин, а в конце концов выкупит его и сам станет там хозяином. Как однажды в магазин придет девушка за ананасом, они познакомятся и полюбят друг друга. А потом поженятся, и я явлюсь на свадьбу в желтой шляпе. Описала шумную троицу его собственных детей, которые станут помогать ему, немолодому уже, в магазине, а он – обучать их счету на яблоках. Дэйви не сводил с меня глаз, а я тихонько рассказывала, какое невероятное счастье ждет его и как он будет навещать меня, седую и состарившуюся.

Я улеглась рядом с ним на кровать, поцеловала его в щечку. Такую нежную и упругую. Он очень любил эту игру – я целую его в щечку и щекочу под подбородком, – и я лежала рядом и целовала его снова и снова. И говорила о своей вечной любви. Что всегда буду любить его. До конца своих дней и после.

Маячившая в моих глазах серая пустота, чем бы она ни была, ширилась и наконец захватила все. Где было милое личико спящего Дэйви, не стало ничего. Я закрыла глаза и взмолилась всем богам во Вселенной, какие только могли меня услышать.

Я гладила Дэйви по голове, чтобы он знал: я все еще с ним. И чтобы самой знать: он все еще со мной. Приложив руку к крохотной груди, я ощутила, как она тихо вздымается и опадает. Что может случиться с этим сердцем, когда для меня оно стучит громче собственного? Я нехотя закрыла глаза. Слезы текли мне на руку, мочили рукав, а я гладила его волоски, целовала Дэйви в щечку и рассказывала дальше об этом мире – о джунглях, зверях и звездах.

Когда я очнулась, мигрени больше не было.

И Дэйви не было.

Ленни

– Ленни, ты меня слышишь?

– Ленни, милая, скажи что-нибудь!

– Ленни?

Кровать подо мной разложили, зазвучали новые голоса.

– Все в порядке, Ленни, мы здесь. Не волнуйся.

Часть вторая

Ленни

Под общим наркозом я вижу на редкость яркие сны. Настолько яркие, что меня даже обвинили однажды, будто я все выдумала. Рассказала как-то одной девочке – в другой больнице другой страны – свой сон, а она мне не поверила. Но этот сон просто фантастичен и длится, кажется, много дней. В нем есть осьминог, и мы дружим не на жизнь, а на смерть. Он лиловый, а все происходящее так красочно и необычайно. И я слышу самую дивную музыку на свете.

Марго и дневник

Привет, Ленни, это Марго.

Соскучилась по тебе.

Твоя красноволосая медсестра пришла вчера ко мне в палату. И сказала, что перед тем, как тебя увезли на операцию, ты попросила передать мне свой дневник. Что ты все время вела его и про нее там, видимо, тоже есть. И ты хочешь, чтобы я тебе написала.

Ты доверила мне свой дневник, и это честь для меня, но учти: я беру его лишь во временное пользование. А если вздумала мне его завещать, я в этом не участвую, юная леди.

Ты переживешь эту операцию – и глазом не моргнешь, я знаю. Ты ничего не боишься. Не то что я.

А вот тебе история – почитаешь, когда проснешься.

На этой неделе в Розовой комнате я рисовала первое свое жилище, которое любила по-настоящему, всей душой. Грязное и неказистое. Как все добрые персонажи.

Рисунок вышел достойный. Мой школьный учитель рисования наверняка сказал бы, что перспектива хромает и крыша как будто не в ту сторону наклонена, но я довольна все равно. Я, живущая в собственных воспоминаниях, живущая в той маленькой квартирке, гораздо больше похожа на тебя, чем на саму себя.