Читаем Сто лет Ленни и Марго полностью

Сто лет Ленни и Марго

– В самом деле?

– Да-да, и ярче. Бледные, может быть, такого же размера, как солнце, но яркие – больше. Люди этого не понимают – они думают, если звезды кажутся маленькими и еле мерцают, то они и есть маленькие, но они огромны, массивны и потому мощны.

– Надо же!

– Сегодня ночью, Марго, вы видите вдаль примерно на тридцать квадриллионов километров.

– Правда? Я иногда и дорожные знаки без очков с трудом разбираю.

– Но вы ведь видите звезды?

– Вижу.

– Значит, видите вдаль на тридцать квадриллионов километров.

Я улыбнулась ему. А он мне.

Мы все шли-шли и наконец достигли железнодорожного моста, а это означало, что необжитая местность закончилась и начался Хенли-ин-Арден.

– В какой стороне ваш дом? – спросил он, и я указала.

– Мне как раз нужно в ту сторону к другу. Составлю вам компанию, не возражаете?

– Ничуть.

И мы пошли дальше, теперь уже оба – по тротуару. Он вытащил из кармана белый носовой платок, вытер нос. И сказал:

– Итак, Шотландия, разумеется. А еще, может, Лондон?

– Что, простите?

– Лондон? В вашем акценте есть какая-то примесь.

– А, да. Я жила в Лондоне.

– И долго?

– Около двенадцати лет.

– Замечательный город! Фантастические библиотеки, и университеты действительно первоклассные.

– Вы тоже там жили?

– Нет, но бываю иногда. Я бы не смог там жить – обзор никуда не годится.

Мы свернули на главную улицу, а город в тихом, спокойном сиянии будто ждал чего-то.

– Вам куда? – спросил он.

– Вон туда, – я махнула рукой.

– А чем вы теперь занимаетесь?

– Работаю в библиотеке Реддитча.

– Ага! Слова, значит?

– Что, простите?

– Со словами работаете.

– Пожалуй…

– Но не любитель Шекспира.

Он будто совмещал детали, чтобы разгадать загадку, а эта не подошла. Кажется, он был поражен. Во всяком случае не очень-то верил, что во мне есть одно и нет другого.

– Это же необязательно…

– А ведь вы спорщица, Марго? Бунтовщица?

– Хм! Да нет…

– В этом нет ничего плохого! – воскликнул он. – Все лучшие люди таковы.

Он умолк, и некоторое время мы шли в тишине. Я достала ключи из сумочки.

– Стало быть, здесь мы расстанемся, – заключил он, пока я заледеневшими пальцами выбирала из связки ключ от дома.

– Да.

– Утром первым делом позабочусь, чтобы вашу машину забрали. Вы когда на работу уходите?

– В восемь.

– Тогда машина будет здесь к семи – в полной исправности.

– Будет ли?

– Маловерная! – рассмеялся он.

Я открыла дверь и вдруг захотела поблагодарить его, хоть и не могла понять, с какой стати мне его благодарить. Вечер наперекосяк, машина испорчена – все по его вине, и все же я чувствовала, что в каком-то смысле в долгу перед ним – может, за компанию, за первый на протяжении многих месяцев неделовой разговор… или за обещание эту самую машину починить.

– Спасибо вам, – сказала я.

Он улыбнулся, кивнул:

– Спокойной ночи!

Войдя в квартиру, я услышала, как он крикнул:

– Шекспир никогда мне особенно не нравился!

И, посмеиваясь, пошел дальше.

Открыв дверь на следующее утро, я обнаружила свой автомобиль – его не просто доставили на стоянку у входа, но и двигатель починили, и завелся он как в сказке. На пассажирском сиденье лежал конверт. Автор называл меня добросердечной женщиной, свернувшей с пути, чтобы его не убить, и спрашивал, не преждевременно ли будет пригласить эту женщину вместе поесть тапас и посмотреть на звезды при первой удобной возможности. А потом он написал: “Поскольку вы любите слова, Марго, вот стихотворение от моего мира – вашему”.

И своим паучьим почерком переписал первые строфы стихотворения:

Дай-ка ты мне Тихо Браге, когда встретимся мы там,Объясню свои исканья, скромно сев к его ногам;Зная всех вещей законы, он не знает одного:Как с тех самых пор стремимся завершить труды его.Я теорию составил, ты об этом не забудь,И тебе осталось только данными дополнить суть;Будут над тобой смеяться, и об этом тоже знай.Так уж повелось, что людям неугодна новизна.Только цену их насмешкам, ученик мой, знаем мы.Одиночество нам в радость, сожаленья – не важны.Равнодушным к развлеченьям – и к улыбкам, и к друзьям,От богини удовольствий ничего не нужно нам.Ну а немцам передай ты, что признанья долго ждать,Но над участью ученого не стоит горевать.Пусть душа моя в потемках, выйти к свету хватит сил,Чтобы убояться ночи, слишком звезды я любил.[7]