Сто лет Ленни и Марго

– Чтобы случайно их не убить, я попросил миссис Хилл не мыть пол в ванной с хлоркой. Она сказала, что тогда я подцеплю микробов и заболею и однажды ей все равно придется это сделать, но я попросил ее воздержаться, во всяком случае пока. Они как мои жильцы, такие крошечные иммигранты, и я их защитник, наблюдатель и друг.

– Сколько их? – спросила я.

– Минимум две, но я надеюсь – больше.

– Можно снять плинтус и посмотреть.

– А потом что?

– Посчитать их.

– А дальше? Совестно будет, что разрушил их жилище.

– Тогда вам нужно побольше пить перед сном.

– Это почему?

– Чтобы ночью ходить в туалет.

Он засмеялся. Сначала тихо, потом громче.

– Ах Ленни, это же просто замечательно!

– Правда?

– Да!

– Почему?

– Потому что сам я никогда бы не додумался.

А потом улыбка отца Артура растаяла, и он опять сделался грустным, каким я и застала его, когда пришла в часовню, а Новенькая Медсестра, удаляясь к главному входу, сказала, что собирается купить журнал и шоколадку и, если мне чего нужно, самое время сказать сейчас – или замолкнуть навечно.

Он поднял глаза к кресту из коричневого стекла.

– Я столько лет смотрел на этот витраж и принимал его как должное – вот что не дает мне покоя.

– Принимали как должное?

– Мне осталось пробыть здесь священником всего неделю.

– Что? Неделю? Как так получилось?

– Ленни?

Он встревожился, разволновался: что же я, не помню, какое сегодня число? Но тем, кто ходит в пижаме круглые сутки, интересоваться датами, в общем, незачем.

– Я думала, у вас еще четыре месяца есть.

– Было.

– Уже четыре месяца прошло?

– Пройдет, к концу следующей недели.

Я смотрела, как он дышит, медленно втягивая воздух через нос и по-прежнему не сводя глаз с креста.

– Что такое? – спросила я ласково – насколько могла.

– А если никто не придет? – Он наконец взглянул на меня.

– Куда?

– На мою последнюю службу. Боюсь, она может быть малолюдной.

– А тот старик? Который заснул.

– Его выписали. – Отец Артур хрипло вздохнул. – Прости, Ленни, моя обязанность – помогать тебе, а не наоборот.

– Вы помогаете мне, я вам. Так уж обстоит дело.

– Спасибо тебе.

– Эй! Вы навсегда мой друг, мой друг.

Именно этот момент выбрала Новенькая Медсестра, чтобы толкнуть тяжелые двери часовни и споткнуться, когда те, поддавшись, ее пропустят. Хотя вряд ли она и правда выбирала – откуда ей было знать, что происходит за этими дверьми? Но лучше бы все-таки подождала. Мне хотелось задержаться.

Марго выходит замуж

Мы с Марго сидели рядышком, а в окна Розовой комнаты колотил дождь. Как будто он не сам лился с неба, а его швыряли. Я ухитрилась весь рукав измазать в акриловой краске, пока писала типично ужасный автопортрет – себя, трехлетнюю, заплаканную, у ворот детского сада. И все же сидеть в тепле, когда снаружи идет дождь, было очень уютно. Марго рисовала так тонко, что я почти слышала похрустывание листьев и видела их скелетики – сухих цветов, связанных лентой в маленький букет, побуревших, со скрученными лепестками.

Уэст-Мидлендс, сентябрь 1979 года

Марго Макрей 48 лет

Лучи солнца уже перебрались через разложенный наполовину ковер в гостиной Хамфри, а я так ни слова и не написала. В одном месте ковер отходил от пола, и ничего не стоило угодить под него ногой и споткнуться. Так мы часто и делали. Я пробовала скотч, но к плитам он не приклеивался. Зимой по утрам каменный пол был просто ледяным, и каждый из нас уговаривал другого спуститься вниз поставить чайник. Эта комната служила одновременно кухней, гостиной, столовой – всем сразу, а из нее каменная лестница вела наверх в спальню-обсерваторию. Я сидела за письменным столом, который Хамфри для меня соорудил, вытянув ногу и засунув большой палец в зазор между ковром и полом.

– Закончила? – улыбнулся Хамфри. Ведро с куриным кормом качнулось в его руке, и на пол посыпались крошки.

Скоро девочки придут – склюют, будет им непредусмотренная добавка. Вместе с письменным столом Хамфри соорудил и люк для кур в кухонной двери. Это оставлю без комментариев. (“А чем они хуже котов?” – сказал он.)

Я покачала головой.

– Мой с краю лежит, – сказал Хамфри, и я взяла его список приглашенных на нашу “маленькую вечеринку” – так он это называл.

Брат, сестра, всевозможные дядюшки и тетушки, множество коллег из университета и несколько – из обсерватории в Лондоне, парочка знакомых из местного паба – целую паутину друзей и родственников сплел его паучий почерк. Хамфри окружала страховочная сеть.

А моя страница пустовала.

Наконец я написала имя, только одно. И выводя его черными чернилами, словно вскрывала грудную клетку, чтобы показать Хамфри мельком собственное сердце.

Верного адреса я не знала, конечно, и написала последний известный мне.

А потом, затаив дыхание, положила свой единственный белый конверт в пакет с приглашениями.