– Твой, Ленни? – Новенькая Медсестра указала на рисунок Марго, изображавший зеленый парк, где она сидела и ждала, пока уйдет Профессор.
– А вот это подло с твоей стороны.
– Что?
– Ну конечно, не мой!
Я встала с кресла – сейчас Новенькая Медсестра примется меня останавливать. Но она не стала, и тогда мне захотелось рискнуть – побегать, попрыгать, а то и сесть на стол и поболтать ногами. Я стояла рядом с рисунком, на котором была моя мама и ожидавшее ее такси – вид сверху.
– Потрясающе! – сказала Новенькая Медсестра.
– Что именно?
– Всё, – ответила Новенькая Медсестра, и облачко серьезности затмило ее лицо. – Ты сделала нечто потрясающее. И Марго, конечно.
– Это Ленни придумала, и никто другой, – сказала Марго.
– У нее светлая голова, – улыбнулась Пиппа.
И тут я поняла, что это прямо-таки диалог на похоронах, если не брать во внимание шестьдесят рисунков, кисти, краски, карандаши и мое стучащее пока сердце – именно так, держа в руках тарелки с залежалыми сэндвичами, они и обсуждали бы меня и мои заслуги, сентиментально преувеличивали мои достоинства и гадали, какую я могла бы вести жизнь, если б не умерла.
Теперь я только об этом и думала. Не: “Ура, у нас уже шестьдесят рисунков!” А: “Вот так вот. Таким унылым, материнским тоном они станут говорить обо мне, когда я… кончусь при тех или иных обстоятельствах”. А мне хотелось больше. Намного больше. Но, наверное, всем хочется.
Хотелось, чтобы они сказали другое: “Ленни Петтерсон? Да, я помню Ленни. Это ведь она исцелилась чудесным образом и стала циркачкой?”
Я уселась обратно. Вырваться на свободу практически невозможно, если ты в инвалидном кресле с ручным приводом, а силенка у тебя комариная, – незаметно для всех троих не сбежишь. Надо, правда, отдать им должное, они позволили мне выехать за дверь, не пытались остановить.
Проехав полкоридора, я услышала за спиной знакомое поскрипывание белых кед.
– Лен! – позвала она, но – надо же! – не взялась за ручки кресла, не повезла меня, а дала мне самой крутить колеса из последних сил.
– Я просто еду кой-куда.
– Правда?
Она, кажется, забеспокоилась.
– Угу.
– В какое-то конкретное место?
– Подальше отсюда.
– К отцу Артуру?
Я не останавливалась.
– Нет. Он ушел, забыла?
– И куда ты едешь в таком случае?
– Да просто удираю, и всё.
– От своих рисунков?
– С маленьких похорон, которые вы мне там устроили.
Она промолчала, а я тем временем добралась до конца коридора и свернула за угол. Подъехала к двойным дверям. Новенькая Медсестра открыла их и пропустила меня.
Я повернула еще несколько раз – хотела заблудиться. Ведь если законно заблудиться, можно не возвращаться в Мэй-уорд, пока тебя не найдут. Сразу за лабораторией, где брали кровь, я увидела Элси с Уолтером. Оба в халатах, они неспешно шли рядышком. Уолтер опирался на ходунки, которых я раньше не замечала, – наверное, ему наконец прооперировали колено. Он чем-то насмешил Элси. До того, что она, хохоча, даже взяла его за предплечье. Смеясь, Элси становилась другой. Как будто она не та сдержанная дама, какой кажется. Не модный редактор французского журнала, а кто-то другой. Не такой чистенький. Механик, например.
Они свернули за угол (Уолтер – осторожными шажками), так меня и не заметив.
И я поблагодарила больницу, показавшую их мне.
Марго и солнце
На этот раз Марго была в пушистом лиловом свитере и окутала меня крепким объятием, встретив в Розовой комнате. Именно этого мне и хотелось. Потом она расчистила место на нашем столе и принялась рисовать. Тончайшими слоями акварели – оранжевой, красной, желтой – Марго заполняла коктейльный бокал на длинной ножке, пока его содержимое не сделалось таким ярким – хоть пей.
Я ни разу по-настоящему не была в отпуске, и Хамфри тоже. Но планов на медовый месяц мы не строили, пока его сестра не посоветовала отель на Мальорке, заметив, что нам обоим пора погреться на солнышке.
Мы там, как говорится, совсем не вписывались. Люди у бассейна прекрасно знали, что делать, – полотенца на шезлонгах раскладывали еще до того, как мы спускались в столовую позавтракать. Они заказывали по три напитка сразу, чтобы по полной использовать систему “все включено”. Вовремя перетаскивали шезлонги к другому краю бассейна, чтобы по полной использовать дневное солнце.
До чего же забавно было наблюдать, как Хамфри справляется с мыслительной задачей, заключавшейся в отсутствии каких-либо мыслительных задач, имея при себе лишь шпионский роман, который я купила ему в букинистическом магазине, и многие часы безделья в перспективе. Я лежала на солнце, и нечто давно затвердевшее внутри меня понемногу размягчалось, а он тем временем безуспешно пытался как-то освоиться, чем-то развлечься.
В первый день в очереди за обедом Хамфри спросил какого-то незнакомца, хороша ли, по его мнению, обсерватория в Веллингтоне.
– Без понятия, брат, – ответил тот. – Веллингтоны не ношу.