Сто лет Ленни и Марго

Но тут увидела кое-что на коврике у двери. Появившееся там после ухода Хамфри. И адресованное миссис Джеймс. Мне частенько требовалось время, чтобы вспомнить: так меня зовут. Я сразу поняла, что это от нее.

Она всегда называла меня “миссис Джеймс”. Напоминая таким образом о неизменности принятых мной решений, о том, что она никогда не поменяла бы фамилию ради мужчины. Но фамилию Хамфри я взяла бездумно. Нечаянно, можно сказать.

Я подняла конверт, положила на диванную подушку. Села рядом. В нем могло быть что-нибудь хорошее, а могло быть и плохое, но раз это от нее, тогда, скорей всего, и то и другое.

Час или два я не решалась открыть конверт. Рассуждая тем временем, что Хамфри уже, наверное, съезжает с автострады и направляется к обсерватории. И может, даже успел пролить кофе из термоса на свои праздничные брюки. Солнце описало дугу по ковру, лучик света упал мне на ногу и грел пальцы. Дорис ушла на кухню и постукивала клювом по полу в надежде отыскать зерно в зазорах между каменными плитами.

Я должна была сразу все понять, еще когда потянула за треугольный краешек и он легко отстал, потому что клей не успел засохнуть.

Из открытого конверта выглянули Мина и Джереми. Ему скоро исполнялось восемь, но на фотографии он был еще малышом, стоял в одной только полосатой майке и подгузнике, радостно вскинув руки. А Мина смеялась, обхватив его поперек животика.

В последний раз я видела ее точно такой, как на этом снимке.

Мина и малыш Джереми жили в Эктоне, делили дом с пожилой парой – музыкантами Лондонского оркестра. Джереми тогда еще двух не было. Стоял июль, солнце пекло беспощадно уже которую неделю. Я ехала по автостраде и, минуя указатели на Лондон, чувствовала, что ладони вспотели. Ехала как в бреду, словно и не в машине вовсе, а в одном из часто повторявшихся снов с одним сюжетом: пытаюсь добраться до Мины, но сбиваюсь с пути, или машина ломается, или приезжаю и не нахожу ее там. Я будто наблюдала со стороны, как мой автомобиль движется по загруженной автостраде, а не сидела за рулем. И думала “не погибнуть бы по пути к ней”, в то же время понимая с беспокойством, что такая перспектива меня совсем не тревожит, раз я еду к Мине.

Остановившись у дома со светло-зеленой дверью, я попыталась заглушить двигатель, не включив нейтральную передачу, а потом не могла вспомнить, как поставить машину на ручник.

Я вся вспотела. Не только там, где потеют обычно, – везде: взмок лоб у кромки волос, и бедра, и щеки. Мои ладони оставили влажные отпечатки на руле. На полосатом платье, в подмышках, образовались темные пятна. Я открыла бардачок. Сгодились бы и бумажные платки, и влажные салфетки, и даже карта, чтобы вытереться или хотя бы попробовать. Но в бардачке лежала только десертная ложечка. Черт меня дернул дать Хамфри свою машину.

Я так долго думала, в чем поехать на встречу с Джереми и Миной, новоявленной матерью. Уложила волосы – лишь для того, чтобы, обливаясь потом, проехать по М25 и выглядеть теперь как неизвестно кто. Хотела ей понравиться, черт бы меня побрал.

Но если и дальше сидеть в раскаленной машине, станет только хуже. Я вынула ключ из замка зажигания и вышла. На улице было тихо, дома весело пеклись под жарким солнцем.

Еще не ступив на аллею, ведущую к дому, я увидела в рифленом, с цветочным узором стекле входной двери ручонку. Она исчезла, потом появилась опять. Он был настоящий. И махал мне рукой.

А потом она открыла дверь.

– Привет, миссис Джеймс.

Мне понадобилось время, чтобы ее рассмотреть. Мина обрезала волосы, теперь их кончики касались ключиц. Она стояла передо мной в халате, а на бедре держала малыша. Ей уже сорок два исполнилось, не меньше, но выглядела она намного, намного моложе. И малыш. Неземной, как и мать. Светлые волосы свиваются в тугие кудряшки, глаза голубые, материнские. Он бесстрашно потянулся ко мне – захотел на ручки. И Мина мне его отдала. Так удивительно было ощущать бедром его тяжесть, а он тем временем барахтался у меня на руках, стараясь ухватить кулачком мою сережку.

Я пошла за ней в голубую кухню с высоким потолком. Стены были оклеены нотами. В углу стояла виолончель, а на столе лежал открытый и пустой футляр для скрипки.

Расчистив край стола от бумаг и тарелок, Мина села. Я села рядом, переместила Джереми на колени. А тот, всерьез решив добраться до сережки, барахтался уже изо всех сил. Эту маленькую егозу назвали в честь двух давно исчезнувших малышей, но Джереми был самый что ни на есть настоящий. Румяный и кудрявый, как ангелочек. Я открыла рот, намереваясь что-то сказать, сама не знала что, но тут Мина подскочила.

– Лимонада хочешь?

– Ты лимонад приготовила?

– Да не я, конечно. Джефф. Только за это его можно терпеть. А еще есть лимонный кекс.