Сто лет Ленни и Марго

Я мотаю головой и думаю, понимаем ли мы оба, о чем вообще идет речь.

– Это отец Артур.

Отец в ужасе поворачивается к Агнешке:

– Не узнает меня!

– Она носит лиловое из-за Хамфри, – говорю я, наконец связав мысли воедино. – Потому что она в трауре. И потому что утро. Вот почему она всегда в лиловом.

– Ленни?

А потом я вижу у кровати Агнешку, но только изменившуюся. Не только прическа у нее изменилась, лицо тоже. Она что, все время там стояла? И всегда выглядела так? Она ускользает, ускользает, ускользает…

– Ленни? – говорит отец.

Я мотаю головой – это проще, чем говорить.

– Ленни, мне позвонила медсестра.

И тогда я улыбаюсь.

– Ты сдержал обещание.

Марго и коробка

– Не хочу подводить тебя, Ленни.

Я и не знала, что она здесь. Я открыла глаза. Поморгала, чтобы навести резкость. И сначала увидела двух Марго, сидящих на стуле и склоняющихся ко мне.

– Подводить меня?

– Ты ведь закончила свою половину из ста.

– Мои семнадцать процентов.

– Нет, половину. А я свою – нет, – тихо проговорила она.

И покачала головой, как будто собираясь что-то добавить, но передумала.

– Все помогают, – сказала Марго наконец. – Элси, Уолтер, Пиппа и остальные из Розовой комнаты – разбились на команды, каждая взяла по рисунку. Я делаю наброски, подсказываю, какие нужны цвета, и руковожу.

– Ух ты!

– Одна беда – мы, конечно, вместе работаем, я команды раздаю, а вот истории рассказывать некому.

– И вы пришли сюда?

– И я пришла сюда. Рассказать тебе следующую историю, если захочешь.

– Всегда хочу.

Уэст-Мидлендс, весна 1999 года

Марго Джеймс 68 лет

После его смерти у меня началась морская болезнь. Мир приобрел какой-то странный наклон, и все теперь было не так. Ровное накренилось, я стала держаться за перила и спотыкаться на ступенях, чего раньше со мной не случалось. Боль утраты не утихала, хотя все говорили, что утихнет.

Сестра Хамфри предложила пожертвовать кое-какие его книги университету, где они оба учились и где Хамфри когда-то начал исследовать небо. Она составила список, и я стала укладывать их в коробки, взятые в овощном магазине. Книжные полки занимали в гостиной две стены. Большинство из этих книг Хамфри и в руки не брал с тех пор, как мы познакомились, однако настаивал, что все они необходимы. Они стояли здесь давным-давно и, казалось, утратили собственное предназначение и стали частью стен, поддерживали крошащийся каменный остов маленького коттеджа как дополнительные балки. Снимая книгу с полки, я словно вынимала кирпич из стены дома. Без него и его книг все это, конечно, долго не простоит.

Казалось, я отдаю то, что непременно должна сохранить, но я изо всех сил старалась не обращать внимания на это чувство. Ну когда я буду их читать? И что толку, если они заплесневеют в углу домика старой вдовы?

“Пятая ежегодная астрономическая конференция. Калгари, 1972” – большая белая книга, как раз поместившаяся в коробку, где некогда лежали бразильские бананы, – была последней в списке. Свой секрет она выронила на пол – так тихо, что я и не заметила.

Только после того, как отнесла коробки в машину, я увидела ее. Обнимая херувимчика Джереми и словно собираясь что-то сказать, она улыбалась мне с холодного каменного пола.

Я подняла ее, подержала в руке. И почувствовала, что ближе, чем сейчас, к ней уже не буду – до того она далеко. Известий от Мины я не получала с прошлого Рождества. Джереми к тому времени уже исполнилось девятнадцать. Интересно, стал он похожим на отца, думала я, – отутюженного профессора, не полюбившегося мне много лет назад. После их отъезда в глубине души я не переставала надеяться, что Мина не сможет выполнить задуманного и вернется, но они с Джереми и правда переехали на юг и поселились в городе, названном в честь небезызвестного президента Хо Ши Мина. Человека, который однажды, давным-давно, дал мне замечательный совет.

Я окинула взглядом притихшую гостиную.

Порой я принимала любовь Хамфри как должное, а такое бывает, только если ты по-настоящему уверен в чувствах другого. Но он был счастлив, я это знаю, как знаю, что и сама была.

“Вы найдете его… или ее”, – сказал Хамфри по случаю нашей последней встречи.

Поэтому я села, написала ей письмо и отправила, не оставив себе шанса передумать.