Сто причин поверить

Настя прикусила губу, чтобы не заулыбаться. Сложилось, на ее взгляд, все очень удачно. Небеса вчера, как в кино, разверзлись страшной грозой. Ей сопутствовал ливень такой силы, что пока они бежали от машин до ее подъезда – а это три минуты, не больше, – то промокли до трусов. Рубашка и лифчик на ней, намокнув и прилипнув, сделались почти прозрачными. Соски напряглись. И именно на них Грибов уставился у лифта, до которого вызвался ее проводить.

Лифт подошел, двери раскрылись, Настя шагнула внутрь. И вдруг…

Схватила Валеру за шею и втащила за собой. Они принялись целоваться и лапать друг друга, как ненормальные. Из лифта вывалились в такой же жесткой сцепке и за дверью ее квартиры не разомкнули рук. Грибов выпустил ее, лишь когда все закончилось. И то потому, что Настя ему со смехом по рукам надавала и велела освободить ее из оков.

По очереди сбегали в душ и опять упали в койку. Потом оба захотели есть. Ох, хорошо, у нее замороженная ерунда какая-то съедобная в морозилке застряла. Иначе пришлось бы заказывать доставку на дом. А это время. А его у них словно выкрасть кто-то собрался. Потому что, не успев доесть размороженную пасту с курицей, они снова потянулись друг к другу.

– Офигеть, Гриб, мы с тобой сексуальные маньяки! – расхохоталась она после третьего раза.

Он не поддержал ее веселья, принявшись бубнить какую-то романтическую хрень про чувства и про «навсегда».

– Хорош, а! – прикрикнула на него Настя, сделав строгое лицо. – А то сейчас к маме ночевать поедешь.

Кстати, о маме…

Она звонила за вечер четыре раза! Четыре чертовых раза! Это нормально, нет?!

– Сыночек, у тебя все хорошо?

Насте хотелось крикнуть в трубку, что ее сыночку хорошо, как никогда не было прежде. Он так, во всяком случае, ей шептал десять минут назад.

– Ты покушал? – во втором звонке поинтересовалась мама Грибова.

Вот в этот момент они оба поняли, что страшно проголодались, и помчались на кухню. А там паста с курицей и невозможно вкусным сливочным соусом. Ум-м-м…

– Никогда так вкусно не было, – призналась Настя, глотая, почти не пережевывая. – Это ты, Гриб, ее как-то по-особенному разогрел.

Она намеренно не называла его по имени. Имя – это уже очень интимно. А они коллеги. Просто коллеги, которых непогода загнала в одну кровать.

Конечно, Грибов думал иначе. Он все время очень странно смотрел на нее. Будто видел впервые. И в какой-то момент, это еще за столом, начал разводить какую-то туфту про любовь.

– Выгоню! – пригрозила она в первый раз.

Потом был еще и второй, когда он не унялся и опять начал ей что-то такое выводить про чувства.

Хорошо, мама его, словно на расстоянии проникалась настроениями сыночка, вовремя звонила.

В третий раз она спросила, когда он приедет домой. В четвертый, это уже ближе к полуночи, она спросила об этом уже строгим голосом. На что Гриб ей ответил, что не приедет ночевать и останется у своей девушки. Настя поморщилась недовольно, но не стала возмущаться. Все же мама была на проводе и могла услышать.

Успокоилась она или нет, но до утра больше не звонила.

– Гриб, хорош притворяться, вижу, что не спишь, – толкнула она его в бок локтем. – Давай порассуждаем, а. Что у нас в сухом остатке? Света Лопачева толкает на самоубийство Ингу Мишину. Вопрос «Зачем?» остается открытым. Затем крадет линзы для глаз у Аверкиной. Тут понятно: отомстить хотела за роль, которой лишилась. И вдруг сама по собственной воле отправляется в мир иной. Не ерунда ли?

– Ерунда, – прошептал он, почти не открывая рта и глаз. – Еще большая ерунда в том, что она не могла быть в театре тем утром и трясти там подолом. Она уже была мертва.

– Как бы да… – Настя покусала губы. Покачала головой. – А вдруг Синяков ошибся?

– Маловероятно. – Он вдруг резко выскочил из кровати, буркнув: – Не вставай. Я сейчас. Зубы только почищу.

Щетку ему еще вечером Настя нашла в своем дорожном наборе. Новую, в упаковке. И бритвенный станок одноразовый.

– Это на утро. А то тебя Смотров съест. И подозревать станет во всех смертных грехах. И вдруг про нас догадается?

– Он и так догадается, – заулыбался вечером Грибов, забирая у нее из рук бритвенный станок.

– О чем? – вытаращилась на него Настя. – Что мы с тобой переспали?

– Что у нас отношения…

Ни к каким отношениям Настя готова не была. Ей покоя не давало ее расследование. Которое она затеяла, как считает Смотров, на ровном месте.

Она посмотрела на будильник. Долдон, гад, не прозвонил. А должен был пять минут назад.

– Вот сдам тебя в металлолом – будешь знать, – проворчала она в его сторону.

Долдон гордо молчал.

– Осуждаешь? – задала ему вопрос Настя, вставая и надевая халат из жесткой вафельной ткани. – И плевать! У меня секса полгода не было, понял!

– Понял, – заулыбался от входа в спальню голый Грибов. – Ты чего встала? Я хотел…

– Ты хотел сейчас пойти на кухню и быстро приготовить нам что-нибудь на завтрак. А я в душ.

– Настюша, ну мы же успеваем.

Он попытался поймать ее в дверях, но получил по рукам.

– Не обсуждается, – глянула она зверем. – Или все!

– Что все?

– Не станешь слушаться – никогда более не пущу, понял?