Сто страшных историй

Ран не удивилась. Скорее удивился я: моя жена держала в зубах мешочек со шпильками. Какое-то время мы смотрели друг на друга, затем, не сговариваясь, кивнули — и Ран оставила куру. Уходя, она не произнесла ни слова. Я тоже — во-первых, трудно говорить, держа что-то в зубах, а во-вторых, слов и не требовалось.

Стыдно признаться: ночью я рассказал ей всё, что думаю о деле Тибы. Дознаватель не должен делиться с женой подробностями службы. Узнай об этом господин Сэки… Страшно представить, что было бы! Наверное, я бы вспарывал себе живот не один, а три раза подряд. Но вот незадача: проговорился. Это как при поносе — полилось, не остановишь.

Ран слушала молча. Я даже думал, что говорю со спящей.

— …верьте мне, господин! Клянусь вам…

— Хватит!

Надзиратель испуганно замолчал.

— А теперь, — я наклонился к нему, стараясь не морщиться от зловонного дыхания Кодзи, — говори правду, если не хочешь быть наказанным. Правду, понял? Когда ты впервые увидел Тибу без головы?

Я ждал чего угодно, только не этого. Тюремщик упал на колени, глядя на меня снизу вверх. Слёзы текли по его сияющему, счастливому лицу.

— Славься, будда Амида! — выдохнул он.

Сперва я решил, что Кодзи обращается ко мне. Сумасшедший! На всякий случай я отступил от него подальше, насколько позволяла веранда. Где Широно? Ага, тоже решил подойти ближе к дому. Если что, надеюсь, грязь для него не помеха.

— Славься, будда Амида! Вы всё знаете, господин? Да?

Кодзи качнулся вперёд:

— Вы мне верите?!

— Ты ещё ничего не сказал, — буркнул я, приходя в себя. — Чему тут верить?

— Я молчал, господин! Я молчал как рыба! Кто бы мне поверил? Господин Симидзу? Да он бросил бы меня под палки за ложь и нерадивость! Предложи я ему убедиться лично, и он бросил бы меня под палки за дерзость! В тюрьме лучше помалкивать, даже если ты в ней служишь. И потом, он угрожал мне…

— Господин Симидзу?

— Ловкач! Ловкач Тиба!

— Давай по порядку, — велел я. — С самого начала.

2 Песенка на приятный мотив

Кодзи опоздал.

Он собирался заглянуть к Ловкачу во второй половине дня, ещё до заката. Вот жевательный табак, вот и бутылочка дешёвого саке. Матерчатый коробок с белым варёным рисом: три порции, как договаривались. Осталось передать товар заключённому и забрать у него причитающиеся надзирателю пять монов. Ловкач воистину ловок, если ему удалось пронести в тюрьму не один, не два — три серебряных моммэ! Кодзи принёс ему в подвал миску с водой, чтобы отмыть монеты, вышедшие наружу, дал совет в следующий раз заворачивать деньги в бумагу, а потом выплеснул грязную воду в угол — и разменял серебро на медь, выдав Ловкачу двадцать хики, каждая по десять монов, и ещё пять монов россыпью.

Заключённый сказал, что это грабёж. Три моммэ — это двести сорок монов. На что Кодзи справедливо заметил, что в тюрьме свой курс обмена, а если кого-то он не устраивает, то кто-то может засунуть своё серебро обратно и сидеть на деньгах без табака.

— Подлый сквалыга, — буркнул Ловкач.

Кодзи не стал спорить.

— Что тебе принести? — вместо этого спросил он.

Про рис можно было не спрашивать. Все хотят белого после здешнего коричневого, клейкого и недоваренного, сколько ни сдабривай его водорослями. Да и водоросли, если честно, попахивают. Когда заключённых балуют солёной редькой и похлёбкой из самых дешёвых ракушек, в тюрьме праздник.

Кодзи вернулся бы вовремя, но его отправили убирать место наказаний. Очередь Кодзи наступала послезавтра, да вот беда: старик Сато опять маялся поясницей и лежал пластом. Удивительно, почему господин Симидзу благоволит к Сато? Кто другой уже давно выгнал бы вечно хворого бездельника со службы. Может, они родственники? Дальние? Нет, вряд ли…

Размышления о том, чем бедняк Сато может вызвать добрые чувства у начальника тюрьмы, скрасили Кодзи уборку. Он скребком сгрёб в кучу песок, забрызганный кровью и успевший ссохнуться отвратительными комьями — обычное дело после порки и битья! Натаскал и насыпал свежего песка, отмыл столбы, к которым привязывали бичуемых, отмыл и дощатые лавки, на каких лежали те, кому по приговору достались палки. Да, палки! Весь этот бамбук Кодзи составил на краю площадки в пирамиду, связав верхние концы верёвкой, затем свернул забытые кнуты в кольца и развесил на крючках, как положено.

Он не торопился. Во-первых, Кодзи ждало ночное дежурство. Куда спешить, если всё равно будешь куковать до рассвета в наружной будке? Разумеется, дежурить легче, если тебе не приходится выполнять ещё и чужую работу. Но разве в этом мире есть справедливость? Во-вторых, про необходимость заглянуть в подвал, чтобы отдать Ловкачу заказ, Кодзи напрочь забыл.

А даже если бы и вспомнил?

«Господин начальник! Я, ваш покорный слуга, не выполнил данное мне поручение по уборке территории, поскольку должен был отнести табак, саке и рис опасному преступнику, сидящему в одиночке, и получить за эту услугу пять монов…»

Хотел бы Кодзи посмотреть на лицо господина Симидзу, когда надзиратель заявит ему такое!

Нет, не хотел бы. Очень даже не хотел.