Я шагнул в прихожую. В тот день с утра мы репетировали сцену, в которой Ромео, возвращаясь от Джульетты, подвергается оскорблениям и насмешкам Тибальта, но, проявляя мудрость, спокойно несет себя сквозь издевки и агрессию с почти религиозной безмятежностью, незлобивый, как хиппи, да еще пытается склонить врага к спокойствию и примирению. «Я вижу, ты меня совсем не знаешь, – говорит он. – А скоро до тебя дойдет известье». Можно подумать, что влюбленность сделала его неуязвимым и безгранично великодушным.
Харпер стоял в конце коридора, а из-за его плеча ухмылялся Фокс, злорадно сверкая глазами:
– Льюис! Сюрприз за сюрпризом!
– Да, право слово, это так, наш господин, – сказал Ллойд. – Поистине, он темная лошадка.
– Не надоело, Крис? – сказал я. Переходя от фамилий к именам. Спокойно. Держи себя в руках.
– И как с ним быть прикажете, милорд?
– Они уже уходят, – сказал Харпер.
– О да, покинем сей чертог без промедленья!
– Приелось уже, – сказал я.
– К чему ты клонишь, похотливый раб?
– Я тебя понял. С первого раза.
– С тобой я не шучу.
– Да и получается у тебя слабенько.
– Ладно, хорош! – скомандовал Харпер.
У него за спиной Фокс давился от смеха.
– Встряхнуть подстилку надобно твою, – сказал Ллойд.
– Слушай, достал уже.
Визгливый, издевательский смех.
– И ты тоже, Фокс.
– Слова твои, красавчик, нас не жалят.
– Завязывай, Ллойд, – приказал Харпер. – Фокс, двигай к дому.
Фокс прикрыл за собой дверь, но Ллойд был не таков, чтобы уйти без заключительного выверта.
– Нас сегодня папаша твой принимал, Льюис. – Он щелкнул пальцами, как эстрадный певец. – Джазист-сексофонист. Ба-да-ба. Ба-ба. Ба-ба-пау!
Видения неудержимой злобы: размозжить ему башку о дверной косяк или пронзить клинком, как Ромео Тибальта.
– Ллойд, – сказал Харпер, – исчезни!
– Вам доброй ночи, милый принц, и сладких снов!
Только когда за ними заперли дверь, гогот умолк.
– Я не слишком поздно?
– Нормально, – сказал Харпер. – Пошли шары покатаем.
– Давай ты разбей. Так вот, я с этой девушкой познакомился случайно. Она в этом году окончила Четсборн… Фран Фишер, знаешь такую – Фран Фишер? Американку играем. И она участвовала в той постановке, в шекспировской, – помнишь, к нам в школу приходили, рассказывали?.. Неплохой удар. И к ней было не подъехать, кроме как вступить в их тусовку, что я и сделал. Партия. Не повезло тебе, отойди-ка, я разобью. И ничего поганого в этом нет, я тебе точно говорю, все норм, ребята отличные… есть!.. некоторые с претензией, но они же не все время выделываются, да и усадьба шикарная. Ч-ч-черт. Давай. Я даже стал думать, что может получиться неплохая постановка. Этой пьесы. Хелен Бивис у нас художник-постановщик.
– Клюшка?
– Ага, но там ее никто так не зовет. Ее все зовут Хелен. Для разнообразия даже приятно. Кстати, она свое дело знает – отвечает и за костюмы, и за декорации, а это непросто, у нас действие локализованное, там особняк здоровенный…
–
– В смысле?
– Что ты сейчас такое сказал?
– Локализованное. Там ведь нет постоянного театра, и действие привязано… Сейчас я?
– О чем ты вообще?
– Просто объясняю, почему я участвую в этой постановке. Давай, теперь ты.
– Но раньше ты ни в каких постановках не участвовал. Твоя очередь.
– Не участвовал и впредь не собираюсь, просто… лето долгое, ничего другого не подвернулось… даже не знаю… а тебе разве никогда не хотелось попробовать что-нибудь… новое?
– Ну почему же, хотелось: прыжки на тарзанке, допустим. Но не
– Нет, не отстой, а приобретение навыка.
– А не думаешь ли ты, что из тебя артист – как из говна пуля?
– Возможно. Да, я там пока что не блистал. Моя очередь, два удара. Но я не хуже многих. Фран пробежалась со мной по тексту.
– Фран – это…
– Та девушка, Джульетта. Надо тебе прийти и…
– Прийти и
– Да! А почему нет? Тем более там несколько человек тебе знакомы.
– Твоя очередь.
– Хелен Бивис, Колин Смарт…
– Ё-моё, ты закорешился с Колином Смартом?
– Да он неплохой. А Люси Тран – у нее вообще отлично получается.
– Номер Сорок Два?
– Ну да, только ее никто так не зовет, это же расизм….
– Никакой это не расизм.
– Чистой воды расизм, в буквальном смысле, и все это понимали. Да еще и глупость полная: она же вьетнамка. Нет, даже не вьетнамка, у нее британское гражданство, она здесь родилась, и даже будь она трижды китаянкой, все равно это был бы мерзкий расизм и мерзкий идиотизм.
– Уговорил!
– На самом деле не надо тебе на спектакль приходить… Забей… Так, чья очередь?
– С тобой все нормально, не заболел?
– Да нет, просто запутался, чья сейчас очередь.
– Твоя.
– Смотри: в правый верхний. Не знаю, Мартин, как ни крути, это лучше, чем в городе… груши околачивать, дурью маяться и друг друга долбать.
– Хочешь сказать, я тебя долбаю?
– Ты лично – нет, но вообще у нас в компании так заведено. Тебе не кажется, что все эти наши приколы какие-то нездоровые? Кликухи эти, подколки вечные. Вот, допустим, у кого-нибудь днюха, так, может… ну, не знаю… скинуться да подарок ему купить, вместо того чтобы штаны у него спереть и поджечь? Это не просто шиза, а глубокий психоз, тебе так не кажется?